Облачный атлас
Шрифт:
— Теперь вас зовут Ок-Кён Пхё, — сказал имплантатор Хэ-Чжу, добавив, что любой сони сгрузит его фиктивную биографию.
Затем он повернулся ко мне и достал лазерные кусачки. Они перережут сталь, но живые ткани даже не поцарапают, заверил он меня. Первым делом он удалил мой ошейник: я слышала щелчок, мне было щекотно, когда ошейник стягивали, а потом он оказался у меня в руках. Странное это было чувство, Архивист: словно тебе предложили подержать собственную пуповину.
— Так, теперь подкожный штрих-код.
Он смазал мне горло анестетиком, предупреждая, что на этот раз будет больно, однако увлажняющее поле на лезвии его инструмента не позволит штрих-коду
— Остроумно, — сказал Хэ-Чжу, приглядевшись.
— Разумеется, остроумно, — резко ответил имплантатор. — Я сам его разработал. Досадно, что нельзя запатентовать.
Он велел Хэ-Чжу стоять наготове с салфеткой; горло мне пронзила как бы зазубренная боль. Когда Хэ-Чжу остановил кровотечение, имплантатор показал мне прежний опознавательный знак Сонми-451 — микрочип, который он держал пинцетом. Он пообещал избавиться от него сам, очень аккуратно. Затем обрызгал мою рану заживляющим средством и наложил пластырь телесного цвета, велев мне сменить бандаж перед сном.
— А теперь, — продолжал он, — я совершу преступление настолько неслыханное, что у него даже нет названия. Одушевление фабрикантки! Чем будет вознагражден мой гений? Фанфарами? Нобелевкой и университетской синекурой? Увы! Единственное, чем я буду гарантированно вознагражден, так это скамьей в Доме Света.
И, добавил Хэ-Чжу, абзацем в истории борьбы против корпократии.
— О, благодарю, брат, — отозвался имплантатор. — Целым абзацем.
Эта операция тоже была быстрой. Он положил мою правую ладонь на салфетку, обрызгал подушечку моего правого указательного пальца коагулянтом и анестетиком, сделал надрез менее сантиметра длиной, вставил Душу и наложил кожу, пряча от глаз все, что могло бы свидетельствовать о моем внезапном вознесении в слой чистокровных. На этот раз склонность к циничным сарказмам не укрыла его истинной сущности.
— Да принесет твоя Душа удачу тебе в земле обетованной, сестра Юн-А Ю.
Я поблагодарила его. Я совсем забыла, что Ма-На-Арак наблюдает за всем происходящим из потолочного люка, но теперь она заговорила.
— Сестре Ю лучше получить вместе с новой Душой и новое лицо, иначе на ее пути к земле обетованной могут возникнуть неприятные вопросы.
Значит, я полагаю, следующим вашим местом назначения было ателье лицеправа?
Да, именно так. Привратник проводил нас до самой улицы Тхёкёро, северной границы Хвамдонгиля, за которой начинаются более респектабельные кварталы. Мы опустились в некогда модный пассаж в Синчхоне и поднялись на эскалаторе через ряд многоусток, монотонно бубнивших псалмы Имманентному Председателю. Мы прибыли к похожему на лабиринт огороженному участку на уровне навеса над мегаполисом, куда часто наведываются только потребители, точно знающие, что им надо. Хэ-Чжу провел меня через изгибы и повороты, вдоль которых тянулись неприметные входы и загадочные таблички с именами; в тупичке, в нише возле невзрачной двери, цвела тигровая лилия.
— С мадам не разговаривай, — предостерег меня Хэ-Чжу, нажимая на кнопку звонка — Колючки этой госпожи надо обласкать.
Тигровая лилия покрылась яркими полосками, она спросила, чего мы хотим.
Хэ-Чжу сказал, что у него назначена встреча с мадам Овидий.
Цветок изогнулся, осматривая нас, и велел подождать. Дверь скользнула назад, открываясь.
— Мадам Овидий — это я, — возвестила белая, словно кость, чистокровная. Таблетки свежести заморозили ее грубую красоту,
Дверь захлопнулась у нас перед носом.
Хэ-Чжу прочистил горло и проговорил в тигровую лилию: Будь любезна сообщить высокочтимой мадам Овидий, что леди Хим-Ян шлет ей свои искренние и сердечные приветствия.
Последовала пауза. Тигровая лилия вспыхнула и спросила, долго ли нам пришлось путешествовать. Это, как я поняла, был пароль.
Хэ-Чжу предоставил ей отзыв:
— Если путешествовать достаточно долго, то встретишь самого себя.
Дверь открылась, но презрительность мадам Овидий осталась при ней.
— Кто может спорить с леди Хим-Ян?
Она приказала нам без промедления следовать за нею. Спустя минуту ходьбы по занавешенным коридорам, обитым свето- и звукопоглощающими пластинами, мадам Овидий щелкнула пальцами, к нам присоединился невесть откуда взявшийся безмолвный ассистент, и открылась дверь в ярко освещенную студию. Наши голоса словно вернулись к нам. В свете соляра поблескивали стерильные инструменты для изменения пластики лица. Мадам Овидий попросила меня снять капюшон. Подобно мадам Ма-На-Арак, она не выказала удивления, увидев мои черты; впрочем, я сомневаюсь, чтобы дама ее слоя хоть одной ногой ступала в ресторацию Папы Сонга. Мадам Овидий спросила, как много времени есть на обработку.
Когда Хэ-Чжу сказал ей, что через полтора часа нам надо уходить, наша хозяйка утратила все свое игольчато-острое хладнокровие.
— Почему бы вам не сделать все самим, с помощью резины да помады? Что, леди Хим-Ян принимает Тигровую Лилию за дешевую штукатурщицу, в окне у которой красуются кодаки «до» и «после»?
Хэ-Чжу поспешил объяснить, что мы не ожидаем полного преобразования, только косметических адаптации, чтобы обмануть Глаз или чей-то случайный взгляд. Он признал, что девяносто минут — это смехотворно короткое время, поэтому леди Хим-Ян и потребовалась лучшая из лучших.
Гордая лицеправица явственно различала его лесть, но все же поддалась ей.
— Это правда, — хвастливо заявила она. — Никто, никто не видит одного лица внутри другого так же хорошо, как я.
Мадам Овидий изменила угол моей челюсти, говоря, что может изменить текстуру кожи, ее окраску, волосы, веки и брови.
— Радужку глаз мы должны окрасить в какой-нибудь цвет, что встречается у чистокровных.
На щеки, по ее словам, можно было нанести ямочки, а скулы, которые так и кричали о том, что я фабрикантка, сделать менее выпирающими. Она обещала наилучшим образом воспользоваться каждой из драгоценных восьмидесяти девяти минут.
Так что же случилось с мастерством мадам Овидий? Вы сейчас выглядите как Сонми, только что извлеченная из маточной цистерны.
Единодушие вернуло мне прежнее лицо для наиболее важных появлений в зале суда. Звездная актриса должна выглядеть так, чтобы соответствовать своей роли. Но уверяю вас, когда я вышла от Тигровой Лилии, шипя от боли в лице, меня не узнал бы даже Смотритель Ли. Мои радужки цвета слоновой кости стали карими, разрез глаз был удлинен, волосы, вплоть до волосяных мешочков, сделались черными как смоль. Обратитесь к кодакам, сделанным после моего ареста, если вам интересно.