Обладать и принадлежать
Шрифт:
Соседка тут же отвернулась и стала причесываться, смотрясь в настенное зеркало, а заодно подглядывая за девушками в него.
Рита села на нижнюю полку кровати.
«Немая» хозяйка тут же закричала, обращаясь не к сидящей Рите, а к Яе:
– Скажи ей, пусть сядет на стул!!!
Рита пересела на стул, оскорбленная, ведь она подогнула край белья.
Яя по локоть, как размешивая, порылась в своих запыленных вещах и тут же обнаружила пропажу.
– У меня украли туфли! Боже мой!!! – пожаловалась она Рите и блеснула слезой.
Рита поднялась со стула, чтобы начать защищать.
«Немая» соседка тут же оторвалась от зеркала, словно ожидая скандала,
– Что вы так на меня смотрите?!! У нее всегда все пропадает!!! Ты думаешь, я воровка?
– А куда пропало? – стараясь медленно проговаривать губами, встряла Рита, неприязненно глядя на соседку, заступаясь за Яю.
Ага, ну ладно, – нейтрально сообщила «немая» Марина и выскочила из «купе». Через мгновение появилась с молодым рыжим мужчиной с уже совсем назревшим ячменем на глазу. Он, как бычок, наклонил набок голову со спутанными тонкими волосами – сразу же обнаружилась посередине головы нежного цвета лысина. Однако лицо его постепенно стало искажаться злобой, такой предельной, патологической, вихревой, какая бывает у злодеев в фильмах или у выстрадавших ее маньяков. Его прозрачное лицо с лирическими веснушками покраснело, и засунутые руки в карманы он сжал в кулаки.
Соседка почувствовала себя уверенней, опять удивляя Риту, что неслышащая умеет производить такой сильный гортанный звук.
– Как ты смеешь? – кричала она протяжно и размахивала перед лицом Риты руками с шевелящимися пальцами, и даже пытаясь в маленьком помещении наступать на нее с угрожающим лицом. Но в такой тесноте отступать было некуда, и Рита удивленно и брезгливо рассматривала ее. Та продолжала:
– Кто ты такая? Пришла, развалилась на моей кровати!
Мужчина нахмурился. Тут Яя встала грудью перед Ритой, и они перешли на свой язык. Сразу стало тихо, только остался некий физический звук: когда они «разговаривали», то во ртах у них щелкало, чмокало, выскакивали звуки из непроизнесенных слов.
Нагруженные вещами, они вышли на воздух. Яя сказала:
– Любовник мог тебя ударить!
Они молча с испорченным настроением завернули за сарай рядом с общежитием.
– В этом дворике на меня напал один мужик, но его нашли, и судили, и дали несколько лет, я сидела на суде. Не спрашивай об этом, – сказала Яя, вздохнув. Потом вдруг: – Правда, она красивая?
–Кто?
– Марина, соседка, она красивая?
– Да ты что!!! – Рита так возмутилась, уже перенимая обычное Яино гримасничанье лицом, выражая преувеличенно свои эмоции…
– Нет! – упрямо сказала Яя. – Я совсем глухая. А она – только на пятьдесят процентов! Ты слышала, как она хорошо разговаривает, и ты ее понимаешь! Она умеет жить! Я не умею. Я не умею так кричать. У нее есть муж и есть любовник.
И все ее любят, защищают. Муж приезжает, так ее любит, защищает, я ее ни разу не выдала никогда! А я всегда одна, одна, одна…
Яя никак не могла успокоиться таким «проводам», где столько лет прожила:
– О! Марина, она такая хитрая. Она никогда не раздевалась передо мной голая за пять лет! Я думаю, у нее фальшивая грудь. – Яя задумалась, вспоминая. – Все ее боятся. Если она улыбается, то все через силу ей тоже улыбаются. Хотя все ее ненавидят. Она сильная. Никогда не стоит в очередях, говорит, я глухонемая, пропустите меня!
– Ну и что хорошего, – не понимала Рита. – Она такая злющая, у нее такой • урод-любовник с ячменем. Она сидит в этом номере с нарами. Как хорошо, что ты ушла оттуда!
– А куда я ушла? Куда мне идти? Что будет со мной? – Яя даже приостановилась, чтобы
– Вот, погляди на нее, – вдруг сказала Рита, сбив Яин настрой, – я такая же, как она! Мне хочется остаться рядом с ней, я так похожа на нее, мне нравится, как она живет, или не то… – изводя и растравляя себя, говорила Рита, но осеклась.
Когда поднялись снова в путь, Рита говорила:
– Начнем новую жизнь. Будем жить вместе. Будут всегда цветы на столе. Будем помогать друг другу. Ты хочешь?
Яе стало лучше – она повеселела.
– Да, я тоже хочу. Идти в церковь в платочке. Молиться. – Она изобразила, с каким лицом будет ходить в церковь и молиться.
– Во всем черном, – вставила романтичная Рита.
– Да, в узком черном платье, скромные и красивые, – так мечтала Яя.
Разговор их иногда мог быть неслышным, так как Рита произносила отдельные слова одними только губами и помогала себе выученными жестами или просто гримасой.
Когда они вернулись, вдруг дверь им открыл бледный, как принц, Алеша, которого сегодня никто не ждал. Он курил. Весь окутанный дымом, отстраненный и нейтрально-доброжелательный буквально ко всем, с безупречными манерами, он пропустил их со слегка тревожным выражением на лице. Невидяще уставился на сундучок Яи, но думал о своем, непроницаемом. Держался он помертвело, так что даже Яя, не говоря о Рите, испугалась его чрезвычайно прямой осанке с откинутым гордым аристократическим профилем. Он так держал себя, скрывая трагедию, что его и невозможно было по-влюбленому поцеловать или обнять после долгой разлуки. Рита «имела право» только ласково смотреть. Потоптавшись отчужденно, он тут же ушел в гостиную, где его ждала компания незнакомых опасных мужчин, похожих на стаю воронов – в черных пиджаках… Все стояли у круглого стола с темно-зеленым сукном и низким абажуром. Алексей затянулся к ним в комнату, закрыв створки двойных дверей, скрестив за спиной руки.
Не разбирая сундука, девушки прошли в другую комнату. Алеша заглянул к ним, уже одетый в габардиновое светлое пальто и опять курящий. В глазах был страх.
– Ложитесь спать? – спросил он, доброжелательно кивнув Яе. – Отлично. Ты не одна. Я ухожу. Я позвоню, – холодно добавил он и, не дожидаясь ответа, только «схватив» ужасный Ритин взгляд, поспешно удалился, загадочный, трагический, безнадежный, растерянный, уязвленный.
Внизу, у подъезда, спустившись в темноту, Алешу ударили в живот у стены, но не сильно, и он устоял на ногах. Вытер губу. Тот, кто его ударил, был пьян и стар.
– Алеша, купи еще выпить, – сказал он ему. Все расселись по нескольким машинам.
А он вспоминал, как Рита его учила:
– Если ты переживешь эти свои двадцать четыре года, будешь жить долго-долго. Я знаю, молодые любят умирать в двадцать четыре! Я и сама иногда вскрикиваю внутри самой себя: «Мне двадцать четыре года, и мне невыносимо!». Нашла тут у себя картину, на ней черной тушью нарисовано только одно слово много-много раз: «ненавижу-ненавижу-ненавижу». (Он тогда пожал ей руку, мол, не ненавидь, не ненавидь и успокойся.) Но если мы переживем двадцать четыре года и перейдем в двадцать пять, нужно будет потом бояться только: двадцать девять, но немного, тридцать три, тридцать семь, потом сорок два… Сорок восемь. Пятьдесят четыре. Вонючие восемьдесят!.. – Алеше было двадцать четыре года.