Область личного счастья. Книга 2
Шрифт:
— Ну, ты не очень-то, — тихо сказала Женя и потянула за железную петельку, свисавшую над замочной скважиной.
Дверца с легким скрипом отворилась, разогнав по стенам стремительных, сверкающих зайчиков. И ничего ужасного не случилось. Внутри шифоньера стоял приятный запах сухого дерева и клея. Там было так уютно, что у Жени пропала вся робость, и ей сразу же захотелось развесить немногочисленные свои платья в таком роскошном шкафу. Она это сделала с полным сознанием своей власти над вещами.
Кровати пока не было. Ее заменил пружинный матрац, поставленный
Вот и все, что успели завести молодые супруги в первый свой месяц совместной жизни. Была и кухня, но там, не считая небольшого столика и полки с посудой, пока ничего еще не стояло.
Уборка такой необжитой и необставленной квартиры не отнимала много времени, и Женя хотела сделать все как можно лучше, чтобы когда она уедет, он в каждой мелочи видел ее заботливую женскую руку. Чтобы трудно было без нее, чтобы каждая вещь в доме говорила ему: «Смотри, это она, твоя жена, поставила меня сюда, и в это время она подумала о тебе».
Этому Женю тоже научила Аннушка Комогорова. Откуда Жене, одинокой, бездомной девчонке, знать все житейские тонкости? Но когда ее учили, что и как надо делать для укрепления семейного счастья, ей казалось, что она все это давным-давно знает, но не всегда умеет применять.
Как большая яркая птица, Женя расхаживала по комнатам и, что-то напевая, стирала пыль, поправляла тюлевые занавески на окнах и продолжала думать о муже.
Да, он еще не научился семейной жизни. Он еще не знает, что такое родной дом и близкий человек в этом доме. Он, наверное, думает: все, что случается на работе, все эти неприятности, или все хорошее, можно оставлять за порогом своего дома. Он еще надеется на такую двойную жизнь: на работе одно, а дома другое. Нет, Женя так не может. Она должна жить одними интересами с самым дорогим для нее человеком. Иначе незачем и жить с ним. Слов нет, она очень любит встретить его усталого, приласкать, накормить. Но она хочет, чтобы он после ужина посидел с ней рядом и, пока еще тахта не стала кроватью, поведал все, что его огорчает и что радует.
Но этого еще нет, и Жене обо всем приходится догадываться самой или расспрашивать его, вытягивая каждое слово. Она знает, как это тяжело и для нее и для него. Поэтому она старается сама все рассказать, обо всех своих делах. Ему известен каждый ее шаг. Она хочет, чтобы он одобрил все, что сделано ею, или, наоборот, поругал за то, что сделано не так. Это, в конечном счете, все равно. Просто необходимо почувствовать, что есть в доме мужчина, муж, который здесь старше и умнее всех, и что она всегда может опереться на его твердую руку…
Кто-то негромко и торопливо постучал в дверь. Женя подумала: должно быть, это Аннушка Комогорова. Вчера она забегала звать Женю на субботник. Первая очередь комбината готовится к пуску, и сейчас все — и жены и даже дети — ходят на уборку территории комбината от
Женя, пробегая через столовую, посмотрела на ходики: половина восьмого. С ума сошла эта Аннушка, в такую рань явилась. Ну и пусть теперь дожидается, пока Женя закончит уборку. Нельзя же так все бросить…
Она, раскрасневшаяся, возмущенная, открыла дверь. Там стояла Лина и, как всегда, восторженно смотрела на Женю.
— Вы сегодня красивая.
— Я сегодня растрепанная и злая, — засмеялась Женя. — Вот как будто ничего еще у нас нет, а сколько уборки.
Женя никак не могла понять, за что ее любит эта девушка. От мужа Женя знала о нелегкой жизни Лины. Знала также о недавнем ночном посещении. Рассказывая о нем, Виталий Осипович не мог объяснить, почему при взгляде на портрет Жени так вдруг сразу изменилась Лина. Женя тоже ничего не поняла из его рассказа. Да, по правде говоря, оба они не очень-то старались разобраться в чужих чувствах, всецело занятые своими.
Рассудительная Аннушка со своей всегдашней прямотой и уменьем видеть во всех поступках человека их житейский смысл, сказала про Лину:
— На холоду выросла девушка. Вот и смотрит, кто бы пригрел. И боится всех. Однако ждать от нее можно всякого. Ты, Женечка, ее не отталкивай.
Женя и не думала отталкивать Лину хотя бы потому, что она вообще не умела обижать людей, которые не возбуждали ее неприязни.
— Вот письмо, — сказала Лина. — Виталий Осипович просил передать. Сегодня ровно месяц, как вы приехали.
Женя с грустью согласилась:
— Да. Пойдемте пить чай, а то я так и не выберу для этого времени. В общем, на днях я уезжаю.
Женя принесла чайник. Они сели у большого квадратного стола. Принимая чашку из Жениных рук, Лина сказала со вздохом:
— Кончился ваш медовый месяц…
Потому что, произнося слова кончился, конец, полагается вздохнуть.
— Меду было немного, — тоже вздохнула Женя, но сделала это от чистого сердца. — Вот повидло, с хлебом очень вкусно.
— Спасибо. У нас такая жизнь, что людям некогда обратить на себя внимание. Особенно Виталий Осипович. Если его не знать, то можно подумать, что он и не человек вовсе. Я тоже так думала.
— Это не верно, — ответила Женя, неторопливо прихлебывая чай. И вдруг, поставив блюдце, рассмеялась — А ведь он забыл, что сегодня конец нашего медового месяца и конец моего отпуска.
Они обе посмеялись. Лина отставила свою чашку: «Нет, нет, спасибо, я больше не хочу», и, помолчав, вдруг спросила:
— Он рассказывал вам об одном моем глупом поступке? Я очень была обижена им, его отношением. Простите меня, я не знала, что есть на свете вы. Я пришла к нему ночью, как дура. Новое платье надела, губы намазала. И вдруг увидела ваш портрет. Меня будто кто-то взял за космы и оттрепал: «Не дури, не дури… На кого ты обижаешься? Не может он плохим человеком быть, если его такая девушка любит». Смотрю на ваш портрет, и будто вы мне все о Виталии Осиповиче рассказываете, какой он хороший, неразменный…