Облава на волков
Шрифт:
— Не верите? Если не верите, значит, вы плохо знали моего брата. Когда-нибудь я, может быть, покажу вам его письмо, но сейчас — нет. Сейчас — нет! — Говоря это, она вынула из сумочки конверт с написанным по-немецки адресом и подала его мне. — Читайте, читайте, вы же знаете немецкий, читайте!
Письмо было написано по-немецки каким-то «зольдатом» по имени Эскулап, который объяснялся «фройляйн Пашофф» в самой страстной любви и с умилением вспоминал о тех днях, которые он провел с ней во время своего краткого пребывания в Болгарии. Солдат обещал в ближайшее время поздравить ее с победой германской армии, после чего он приедет за ней и увезет в Берлин. Там они поженятся, у
— Ах, господин Кралев! — говорила она звонким, взволнованным голоском. — У нас много причин для радости, правда? И брат жив, и я кончила гимназию, а вы кончили университет! Нет, это надо отпраздновать! Я не позволю вам тут же уйти в ваше село. Сначала зайдем к нам, вы отдохнете и тогда уж двинетесь. Вы всю ночь провели в поезде, по лицу видно, как вы устали, у вас просто больной вид. Пойдемте!
Я сказал ей, что действительно немного устал и отдохну, но тут, на скамейке, а к ним сейчас зайти не могу. И стал прощаться, обещая, что на днях воспользуюсь ее приглашением.
— Я не ждала, что вы встретите известие о Лекси так равнодушно! — сказала Нуша. — Знали бы вы, как он вас любит. Сколько хорошего он о вас рассказывал! Если я начну пересказывать, я разревусь, тут же разревусь.
В глазах ее блеснули слезы, она отвернулась. С минуту мы молчали, и я почувствовал, что в этом молчании между нами зарождается что-то неясное, что-то сладостное и сокровенное. Я не знал, что сказать, я был растерян и смущен. После кошмарных дней одиночества и отчаяния сердце мое искало близости и тепла, я был готов остаться с ней надолго, пойти к ней в дом, но меня останавливало одно обстоятельство, горькое и страшное, о котором я не мог ей сказать. Оно касалось ее отца, затрагивало честь и жизнь не только его, но и всей семьи. Я ни в коем случае не должен был переступать порог ее дома.
— Но вы должны знать, — продолжала Нуша, — что, если брат не вернется, если он погибнет на фронте, вы останетесь одним из тех, кого он любил и уважал больше всех. Он часто мне это говорил, говорил и родителям, и они тоже любят вас и уважают, как его друга и товарища. Прощайте! Извините меня!
Нуша встала со скамейки и пошла. Я смотрел, как несмело и грациозно она ступает по чистой густой траве у церковной ограды, и одиночество вдруг так сжало мое сердце, как никогда до сих пор. Я догнал ее на дороге.
— Нуша, я не только устал и у меня не больной вид, я в самом деле болен. Поэтому я не могу пойти к вам.
Позже я пытался оправдаться перед самим собой, что назвал именно эту причину, мешавшую мне пойти к ним в дом. Ведь дело было не в этом. Я сознавал, что не должен поддаваться малодушию, и все же сказал ей, что болен туберкулезом. Я искал хоть какого-то участия и нежности, и чувство подсказывало мне, что она готова мне их дать.
— Наверное, вы сидели в вагоне на сквозняке и простудились, — сказала она и улыбнулась. — Вы, мужчины, раз чихнете или кашлянете — и тут же предполагаете самое худшее. Я заварю вам чай из душицы, и до вечера у вас все пройдет. Когда я возвращалась с каникул, я тоже простудилась в поезде и таким способом
Дорога в мое село проходила мимо их дома. Когда мы дошли до ворот, открылась калитка и на улицу вышла Нушина мать. Она поздоровалась со мной и, когда поняла, что я не хочу к ним зайти, стала так причитать и зазывать меня тонким пискливым голосом, каким говорят простые женщины в минуты радостного возбуждения, что весь околоток тут же узнал, кто пришел к ним в гости. Через несколько минут я сидел у стола под навесом из вьющегося винограда, а Нуша и ее мать хлопотали на кухне. Откуда-то из-за хозяйственных построек показался отец Нуши, Петр Пашов, без шапки, в выгоревших холщовых штанах и куртке с закатанными рукавами. Проходя мимо навеса, он, видно, услыхал из кухни голос Нуши, остановился, прислушался и пошел к дому. Около навеса были розовые кусты, и меня он увидел, только когда подошел к столу.
— О, у нас гость! — воскликнул он, как мне показалось, обрадованно. — Какими судьбами? Ну, добро пожаловать!
Я встал ему навстречу и протянул руку.
— Я приехал вместе с Нушей. Мы встретились в автобусе.
— Вот оно что! А мне послышался ее голос, дай, думаю, посмотрю, может, и правда приехала. Мы ее уже неделю как поджидаем, мать вон, как придет автобус, все на дорогу смотрит. Да ты сиди, сиди!
Нуша вышла из кухни с подносом и подошла к нам. В такие минуты посторонние люди ни к чему, и мне показалось, что я лишний на их встрече. Но встреча дочери с отцом, как и с матерью, прошла без долгих церемоний, как, впрочем, это вообще принято на селе. Нуша поставила поднос на стол, подошла к отцу и поцеловала ему руку, а он легонько коснулся ее плеча.
— Ну, госпожица, поздравляю тебя с дипломом о среднем образовании!
— Спасибо, папа!
— Теперь как — за мотыгу возьмешься, в учительницы пойдешь или к свадьбе готовиться?
— Не знаю, папа, посмотрим.
— Это что у тебя, чай? Русские еще не пришли, а ты уже по-русски угощаешь!
— Господин Кралев вчера в вагоне простудился, и ему надо выпить чая. Папа, поздравь его! Он кончил юридический.
— Раз так, никакого чая! От виноградной водочки он сразу поправится. Мать знает, какую достать.
Этот короткий шутливый разговор исчерпал ритуал встречи, и Нуша пошла к матери на кухню. Дядюшка Петр поздравил меня с окончанием университета и пожелал стать знаменитым адвокатом или судьей. Потом спросил, знаю ли я, что от Лекси пришло письмо.
— Да, Нуша сейчас дала мне его прочесть.
— Сказал я ей, чтоб сожгла, а она… ребенок еще. — Он вынул из кармана куртки сигарету, постучал ногтем, закурил. — Неясное какое-то дело. Сообщил мне, что едет в Швейцарию, когда уже взял билет на поезд. Зачем тебе, говорю, по заграницам сейчас мотаться, война, все может случиться. Да у нас что за медицина, говорит, кончу там, так хоть буду знать, что по-настоящему овладел профессией. Пришло мне в голову, что, может, по вашим делам на его след вышли, провал какой или что, но не посмел его спросить. Да он бы и не сказал. Тебе-то, наверное, он сказал, что за границу собирается, я от него знаю, что вы самые близкие друзья.
Когда я объяснил ему, что Лекси вообще ничего не сообщил мне о своем отъезде за границу, он очень удивился и явно мне не поверил.
— Если он тебе не доверился, кому ж тогда?
— Значит, он соблюдал строгие правила конспирации.
— Какой конспирации?
— Как — какой?..
— Ладно, пусть так. Из-за этой конспирации и ты мне правду не скажешь. Понимаю. А как ты думаешь, письмо он писал?
— Почерк его.
— А если он его писал под дулом пистолета?
— Какого пистолета?