Облава на волков
Шрифт:
Анё чувствовал себя очень одиноким и подавленным. Пока Димчо гулял с сельскими парнями, он проводил праздники и вечера у себя в комнате, перечитывая старые книги и учебники и возвращаясь мысленно к недолгой своей студенческой жизни. Он знал, что порога вуза ему никогда больше не переступить, и впадал от этого в глубокое отчаяние, делавшее его нелюдимым и язвительным. Он не находил общего языка даже с братом и, хотя был всего тремя годами старше, смотрел на него как на мальчишку, у которого еще молоко на губах не обсохло. Димчо это чувствовал и, со своей стороны, считал, что брат, поистершись в институте, вообразил себя интеллигентом и теперь дуется на весь мир. Когда они оказывались вместе, за обедом или за ужином, оба находили повод для обмена колкостями, а у отца сжималось сердце. «До чего дело дошло, — думал он, — мои сыновья, еще вчера жившие в любви и согласии, теперь цапаются, не стыдясь ни родителей, ни хлеба на столе!» Он предчувствовал, что между ними рано или поздно вспыхнет ссора, нелепая и постыдная, и причиной ее будет не что-либо иное, а их отчаяние и неспособность найти выход из теперешнего положения семьи, перевернувшего их жизнь и отрезавшего
Анё давно уже пытался связаться со своими друзьями по армии или с однокурсниками, чьи адреса у него случайно сохранились. Он просил их помочь ему найти какую-нибудь работу. Из восьми человек, которым он написал, ответили только двое. Один — ветеринарный фельдшер из Шумена — звал его к себе и писал, что «раз он холостой, так или иначе и квартира и работа найдется». Другой жил в Стара-Загоре и работал шофером на самосвале. В армии они вместе учились на шоферских курсах и получили права. Этот приятель написал ему, что шоферы у них нужны и что он может тут же выезжать. Анё решил податься к нему и в начале апреля уехал в Стара-Загору. Через неделю он написал домашним, что поступил на работу и на первое время устроился в общежитии.
Все надежды Джелебовых сосредоточились на младшем сыне, но через год и он их оставил, да не просто так, а со скандалом. Крутясь в девичьем обществе, Димчо познакомился с учительницей Янкой Грашевой и влюбился в нее. Она была из нашего же села, кончила в городе гимназию и стала работать учительницей младших классов. Встречи их скоро перестали быть тайной, и Димчо, чтобы не компрометировать девушку, пошел однажды вечером к ее отцу просить Янкиной руки. Старый Грашев с первых же слов отказал ему и заявил, что у него нет дочерей на выданье. Янка посоветовала Димчо больше к нему не ходить и не посылать родителей, потому что ее отец поклялся не допустить их брака. Молодые люди продолжали встречаться тайком и искать выход из создавшегося положения. Димчо решил ехать куда-нибудь в город и, найдя работу и квартиру, вызвать Янку к себе, но Янка не хотела с ним расставаться. Прошло несколько месяцев, а они все еще не могли ничего придумать. Тогда-то Димчо в полной мере и почувствовал, в какой изоляции оказалась его семья. Он и раньше кое-что замечал по недомолвкам людей и, главное, по отношению к нему хозяйственных руководителей. Он вырабатывал больше всех трудодней в бригаде, а в конце каждой кампании передовиками объявляли других, однако эта несправедливость ничуть его не обижала. Он был счастлив, что может работать, а после работы встречаться с Янкой в клубе. «Через несколько лет все забудется, — говорил он Янке, — мой брат совершил неразумный поступок, но почему же я должен искупать его ценой своего счастья и своего будущего?» Янка от него ничего не скрывала и слово в слово передавала ему все, что говорилось у нее в доме. Ее отец, брат и все родственники не хотели сближаться с Джелебовыми, потому что все они, мол, реакционеры, враги и шпионы, у сыновей их нет будущего, а если кто с ними породнится, тот, значит, и сам такой же.
В конце учебного года Янка поехала в город на учительскую конференцию. Брат отвез ее на повозке в город, они договорились, что на следующий день он за ней заедет, и он вернулся в село. Янка же села на шуменский поезд и к полудню сошла в селе Невша. В этом селе жили ее дальние родственники, тетя Русийка — двоюродная сестра матери, и ее муж по имени Паско. Когда Янка была маленькой, у нее на ногах появились какие-то болячки, и мать возила ее в это село к одной знаменитой знахарке. Они остановились тогда у тети Русийки, пошли к знахарке, та смазала болячки, дала им мазь с собой, и они могли бы ехать, но тетя Русийка с мужем не отпускали их целую неделю. Детей у них не было, и они не могли нарадоваться Янке, носили ее на руках, ласкали, баловали и на прощанье надарили кучу подарков. Сейчас Янка вспомнила об этих людях и решила их навестить. Она сказала, что была в Шумене по делу и по дороге заехала к ним. Старики были приятно удивлены и по-прежнему не могли ей нарадоваться. К вечеру Янка собралась ехать, но они встали в дверях и не отпустили ее. Разговор затянулся за полночь, старики расспрашивали ее о домашних, о работе в школе и, конечно же, поинтересовались, скоро ли она пригласит их на свадьбу. Янка попросила их сохранить в тайне то, что она им доверит, они перекрестились, и Янка рассказала им о своей любви с Димчо. Рассказывая, она заплакала, заплакали и старики и под конец решили ее судьбу: «Забирай своего парня и приезжайте к нам! Здесь поженитесь и будете жить, сколько захотите. Вот вам дом, вот вам все что нужно!»
Как только кончился учебный год, Янка и Димчо исчезли из села. Грашевы в неистовстве подняли на ноги милицию и явились за дочерью к Джелебовым. Старый Грашев, его сын и милиционер ворвались в дом, все обыскали и, не найдя молодых, набросились с руганью и угрозами на Киро Джелебова и его жену. Так обрушилась на них новая беда — дом покинул и младший сын. Грашевы пустили по селу слух, будто Димчо силком умыкнул их дочь и, поскольку она не захотела ехать с ним, убил ее и где-то зарыл труп. Ослепленные яростью, Грашевы распространили и еще один нелепый слух — будто Димчо, спасаясь от суда, бежал за границу к старшему брату. Джелебовы и так постоянно были под подозрением, любой мог бросить в них камень, и люди не только верили слухам, но и придумывали новые. Снова начались вызовы в сельсовет, допросы и угрозы, и так продолжалось около месяца, пока Димчо и Янка не написали домашним, что они поженились и живут в одном дальнем селе.
Старшие Джелебовы остались совсем одни и жили так уже двенадцать лет. Крепкий их корень все равно сказывался — несмотря на все свои беды, на здоровье они не жаловались, и не было дня, чтоб они не вышли на работу. Не было, однако же, и такого дня, когда б они забыли о своем одиночестве. Особенно болезненно ощущали они одиночество при мысли о сыновьях,
Анё с женой и сынишкой приезжал за это время в село только раз, а они три раза навещали его в Стара-Загоре. Первый его брак оказался неудачным, он женился второй раз. Насколько они могли понять из тогдашнего его письма, первая его жена была женщина легкомысленная, неумеха и к тому же бездетная; они прожили два года и так и не пришли к согласию. Вторую его жену старики знали, она была, на их взгляд, женщиной разумной, хорошей матерью и хозяйкой. Работала она в какой-то канцелярии, у нее был дом с двором, и Анё жил у нее. Родители ее были уже стариками, а отец страдал сильнейшим склерозом, так что приходилось постоянно следить, чтоб он не ушел со двора, и все-таки он иногда выскальзывал на улицу и шел куда глаза глядят. Адреса своего он не помнил, забредал бог весть куда, так что Анё потом ночи напролет искал его и находил спящим в какой-нибудь канаве за городом или каком-нибудь сквере. Он, похоже, не любил зятя, вечно был им недоволен и грозился его выгнать. Анё терпел, снисходя к его болезни и старости, а главное, ради жены, с которой они отлично ладили. Уже несколько лет он работал на станции техобслуживания, брал и частные заказы и хорошо зарабатывал, но родители и за него не были спокойны. Им казалось, что он все еще не примирился с той жизнью, которую отрядила ему судьба, к тому же они знали его неукротимый характер и боялись, как бы какие-нибудь, пусть мелкие, разногласия не расстроили снова его семейной жизни.
Димчо и Янка жили в трех часах езды по железной дороге, но ни разу не показались в селе. После их бегства Грашевы прокляли дочь и написали ей, что не хотят больше ее видеть; она не смела переступить их порог, и Димчо тоже не стал приезжать в родные места. Приютивший их Паско умер, а тете Русийке шел уже восьмидесятый год. Еще недавно она занималась детьми и домом, а теперь целыми днями сидела на тахте, чистенькая, беленькая и пушистая, как ангорская кошка, и пыталась вязать, водрузив на нос две пары очков. Янка кончила в Шумене какие-то курсы и преподавала в прогимназии, а Димчо, ввиду отсутствия главного агронома, уже год занимал эту должность. Димчо и Янка уговаривали его родителей переехать к ним, но Джелебовы не могли на это решиться. Чем более одинокими они себя чувствовали, тем крепче привязывались к дому, где прошла их молодость и где они вырастили сыновей.
— Э-э-эй! — послышался голос, метель на мгновение затихла, и в двух десятках шагов мелькнула фигура Стояна Кралева. — Кто там? Киро, ты?
— Я, — отозвался Киро Джелебов.
— Я уж из сил выбился… помоги! Сюда…
Метель снова его скрыла, а Киро вспомнил, как несколько лет назад молча попросил его о помощи, но не получил даже сочувствия. Тогда только что прошла кампания развенчания культа личности, Стоян Кралев был снят с поста секретаря партбюро и только что назначен председателем кооперативного хозяйства. В хозяйстве пало четыре лошади, и санитарные власти установили, что они были отравлены. Киро еще с вечера заметил, что лошади больны, сообщил об этом председателю и потребовал, чтобы из города тут же вызвали ветеринара. Стоян Кралев, который уже лег спать, выслушал его через окно и велел до утра не отлучаться от лошадей. Утром послали за ветеринаром, он приехал лишь под вечер и застал лошадей уже мертвыми. Было начато следствие, и подозрение пало на Киро Джелебова. Следователь не только не истолковал в его пользу тот факт, что он вовремя предупредил председателя о заболевших лошадях, а, наоборот, счел это подтверждением его вины, потому что, мол, преступник иногда сам сигнализирует о преступлении с целью обеспечить себе алиби. Одного из конюхов, непосредственно отвечавших за павших лошадей, весь тот день не было на месте, другой ничего не знал. Лишь Стоян Кралев мог бы помочь Киро или хотя бы облегчить его положение, и Киро попросил его сказать, что он думает о происшествии. Стоян Кралев пожал плечами и все время, пока шел допрос, молчал. В конце концов следователь отпустил Киро, но дал ему понять, что отсутствие улик совсем не означает, что с него сняты все подозрения.
И так бывало всегда, когда в животноводческой бригаде случались какие-нибудь неприятности. Пропадало ли там что-нибудь, появлялись ли болезни, погибала ли скотина и трудно было установить, по чьей вине, — за все должен был отвечать он, и не только как бригадир, но и как прямой виновник. Люди из его бригады привыкли сваливать на него вину за любой промах, и этим пользовались недоброжелатели кооператива. Они саботировали работу, умело прикрываясь прочно приставшей к нему дурной репутацией. Стоян Кралев, со своей стороны, использовал старый испытанный прием — играл на том, что человек, впавший в немилость, становится послушным и исполнительным и даже может оказывать руководству особого рода услуги. В присутствии Киро он не раз говорил, что, мол, некоторые люди находятся в таком положении, что должны во все глаза следить за остальными кооператорами и обо всех их проступках тут же сообщать, потому что в противном случае — ничего, мол, не попишешь — их самих будут считать виновниками или, по крайней мере, соучастниками провинившихся. «Еще и доносчиком хочет меня сделать, совсем уж в грязь втоптать», — думал Киро и при каждом удобном случае настойчиво просил, чтобы его послали работать в поле.