Облом, или Желаемое торжество не состоялось
Шрифт:
Ради его внеочередного выступления, Афанасьеву пришлось спешно изменять сценарий, предупреждать об этом ведущего и извиняться перед артистами, уже стоявшими за кулисами и ожидавшими объявления ведущим их выхода на сцену.
Певец выступил и уехал. Никто, кроме нескольких человек, знакомых со сценарием, никаких изменений не заметил. Мероприятие продолжалось …
Она вернулась в зал с небывалыми ранее ощущениями. С одной стороны, она вроде бы добилась своего, выплеснув на Афанасьева накопившуюся в ней зависть и ненависть к нему, такому всегда выдержанному, спокойному,
– Не может быть. Нет, не может быть, – убеждала она себя, отвлекаясь от хода мероприятия, и вглядываясь в Афанасьева всякий раз, когда он по прежнему спокойный и собранный, время от времени появлялся в боковом проходе зала, отдавая поручения сотрудникам или что-то спрашивая у них. – Не может быть, чтобы он не был потрясен происшедшим, не сломался под гнетом намеренно произнесенных ею в его адрес слов. Или он действительно «толстокожий»?
Она чувствовала, как нарастает в ней злоба. Злоба на саму себя, злоба на Афанасьева. А тут еще коллеги, сидящие рядом с ней, кто с умыслом, а кто и без, подливали масла в огонь. Они время от времени, говорили ей, что ей повезло с таким заместителем, умело управляющим ходом мероприятия, и, как бы невзначай, напоминали, что, не будь Афанасьева, разве бы могла она сидеть в зале, вместо того, чтобы как прежде метаться из зала за сцену и обратно.
Радовало ее только то, что сидящие за ее спиной ее первые заместители, слышали это.
– Пусть позлятся, что не о них речь, – думала она. – Может, начнут-таки, бороться с Афанасьевым, вместо того, чтобы бороться против нее.
Решив усилить зависть первых заместителей, улучив момент, она, как она считала, величественным жестом – согнутой в кисти рукой, указала появившемуся на мгновенье в зале Афанасьеву, на свободное через одно от нее место, освобожденное ушедшим с мероприятия одним из ее коллег. Любой, она это знала, из сотрудников был бы рад этому. Однако, Афанасьев отрицательно покачал головой и, приподняв руку с текстом сценария, вновь ушел за сцену.
Это окончательно добило ее, накатившая волна злобы окончательно поглотила ее.
– Не хочет, занят, – понимая, что она не справедлива к Афанасьеву, но вся во власти охватившей ее злобы, подумала она. – Корчит из себя делового. Ну, погоди, же!
Мероприятие, как и планировалось, закончилось в срок.
Уезжая, Коренев отметил, что это было успешное, хорошо продуманное и организованное мероприятие. В свою очередь Хорошилина попросила поблагодарить всех задействованных при его подготовке и проведении, особенно выделив Афанасьева.
– Как бы, не так, – пообещав, зло подумала Зинаида Евдокимовна, – обойдется он …
Твердо решив, что, уж, что-что, а Афанасьева она ни в коем случае благодарить не будет, она, на обязательном, по давно заведенной ею привычке, банкете после мероприятия, ограничилась словами общей благодарности.
Тосты говорили все: первые заместители, Карьеров, сотрудники. Афанасьев молчал.
– Не хочет, – решила она и предоставила ему слово.
Афанасьев удивил. Он произнес краткий,
– Боятся, – удовлетворенно подумала она. – Да, ее боятся, а Афанасьева уважают …
Даже выпитое ею любимое ее красное вино, не могло потушить накопившуюся неприязнь, а, вернее, уже ненависть к Афанасьеву. Она вновь и вновь прикладывалась к бокалу: нет, не помогает!
Через несколько минут банкет завершился.
Расставание после банкета было официальным.
VIII.
На следующий день она приехала в офис только к обеду. Томка сообщила ей, что Афанасьев несколько раз интересовался, приехала ли она.
– Зачем? – равнодушно поинтересовалась Зинаида Евдокимовна.
– Он не говорил. Сказал, что хотел бы поговорить с Вами.
– Поговорим … – протянула она, – как-нибудь попозже, часа через два.
Ей не чего было делать, но она хотела, во-первых, подготовиться к разговору, а, во-вторых, заставить Афанасьева нервничать, ожидая.
Через два часа, она посмотрела, когда он вошел на, висящие на стене напротив , часы, Афанасьев был у нее.
– Точен, – усмехнулась она. – Ну-ну, давай, говори …
– Зинаида Евдокимовна, – поздоровавшись, начал он, – я хотел бы с Вами обсудить происшедшее вчера …
– А разве что-то произошло? – делая вид, что не понимает, спросила она, – Вроде все нормально …
– Да, если говорить о мероприятии …
– А о чем же еще говорить?
– О том, что Вы вчера при сотрудниках произнесли в мой адрес и как Вы это произнесли, – четко выговаривая каждое слово сказал он.
– Не помню, – соврала она.
– Вы назвали меня барином и накричали на меня.
– А, это, – внутри ее все ликовало: она зацепила, потрясла его; теперь надо дожимать, ломать его немедленно, – это пустяки, забудь.
– Нет, это не пустяки, – возразил он, – прошу Вас впредь так не поступать.
– Что …о? – она начала заводиться, – Я сама решаю как мне поступать. Подумаешь, недотрога, какой выискался!
– Я же просил Вас …
– Нечего меня просить! Все, иди, разговор закончен!
– Нет, Зинаида Евдокимовна, не закончен. Я должен быть уверен, что больше такого не будет.
– Будет – не будет, – она злилась все сильнее, – что я гадалка что-ли, посмотрим … Иди!
– Извините, Зинаида Евдокимовна, я не хотел, но вынужден напомнить, что существуют правила корпоративной этики …
– Что? – злоба была готова вырваться из нее наружу. – Что ты сказал?
– То, что любой сотрудник, не взирая, на занимаемую должность, должен соблюдать правила.
Готовая взорваться, она внезапно испугалась, подумав: а, вдруг, разговор кто-то слушает или сможет прослушать. Она с ужасом представила даже, кто это могли бы быть, и у нее засосало под ложечкой, от страха липкий пот начал покрывать ее тело.