Обман и чудачества под видом науки

Гарднер Мартин

Бывает, теория единогласно не признана авторитетами, но обороняется столь хладнокровно, грамотно, умно, что не хочешь, а засомневаешься. Таков Крэгоров атом. Вкратце доктор Альберт Крэгор отрицает планетарную теорию атома, все электроны помещает в атомное ядро. Гравитация — от вращения положительных ядерных частичек. В Крэгоровых книгах [последняя — “A New Electrodynamics” (1950)] учёное общество ничего ценного не нашло. Что не мешало Крэгору доцентствовать в Дартмуте, докторствовать в Корнелле, преподавать, изобретать. Здесь всё неоднозначно.

Но застревать в спорных примерах не нужно: очевидно ненаучных крайностей достаточно. Только теософренику может принадлежать, например, “Occult Chemistry” (1908, пересмотренное издание — 1919) Анны Безант и Чарльза Лидбитера — сплошь безделица. Исследование атомного строения, открытие неизвестных науке элементов

методами ясновидения. Подобных книг болото — лучше ограничиться самыми интересными и весёлыми.

Так вот, едва учёное большинство признаёт революционную теорию, чудаки клеймят её авторитарность. В XIX – XX веках узурпатором выставляли Ньютона. Сотнями увесистых томов паранаука разделывала его под орех. Два тома оптической антиньютоновщины в цветных иллюстрациях накропал сам И.-В. Гёте. За недостатком экспериментаторского, тем более математического мастерства Гёте попал не в историю физики, а пальцем в небо [17] .

17

О Ньютон-Гётинской полемике два классических очерка на английском языке: Популярные лекции Гельмгольца и “New Fragments” Тиндаля. Вопрос настолько закрыт Ньютоном, что реанимирование Гётовых аргументов в XX веке сложно вообразить. Правда, смелость лжеучёных не знает границ. Эрнст Лер, автор “Man or Matter” (“Harpers”, 1951), совмещает онтологическую физику Гёте с маразматической антропологией Штейнера. Самый значительный подвиг — возрождение противогравитационной силы из руин античной натурфилософии.

Из Америки Ньютона энергично колет перо методистского священника Александра Уилфорда Холла Нью-Йоркского (1819 – 1902). Главным произведением у него 524-страничное 20-е издание книги “The Problem of Human Life”. В основном это антидарвинский памфлет, однако немало сказано в защиту исконно «телесной» физики. Всякая сила, включая гравитационную, «телесна», составлена из частиц, более мелких, чем атомы вещества. Световые, тепловые, электрические, магнитные, даже звуковые явления природы «телесны», как обоняемые частицы. В первом издании книги (1877) Холл пытается аргументировать стихами `a la Лонгфелло:

«Я приму без рассуждений, что сверчковым стрекотаньем иль чириканьем стрижовым воздух весь кругом пронизан, как любая вещь, что в нём, его атомом телесным — так душистые частицы с тайных комнат вылетают, что на розовых цветах».

Его Преподобие Холл был пойман на слове, что кузнечика можно услышать на расстоянии полутора километра. Будь волновая теория звука права, тысячи тонн воздуха должны взбалтываться слабой козявкой. В это не поверит никто — как будто в затопление огромного пространства букашечными частицами поверить можно! За такие возражения от Холла ждите в глаз. Десяток лет потрачено на правку ежемесячника “The Microcosm”, где задирался к современникам науки. Они игнорировали — Холл подумал, что спор выиграл.

В Америке у корпускулярной теории звука ещё один неутомимый защитник — Осип Бэтель (1839 – 1915) из Мидлбари, Вермонт. Распоряжался не одной фермой, 8000-ми гектаров вермонтских лесов, морганскими лошадьми, издательством. Последнее напечатало его главную работу — три 600-страничных тома “Ellen or the Whisperings of an Old Pine”.

Немногие американские книги превзошли чудаковатость “Ellen”. Все тома подражают Платоновым диалогам: 16-летняя Эллочка беседует с рассказчиком, оказавшимся древней вермонтской сосной. Откуда у обоих такая научная эрудиция, непонятно. Как Холл, Бэтель на дух не переносит волновые теории, которые в акустике — «чудовищная ложь». Не колебания камертона передаются зубцам и делают звук, но воздушный звук излучается камертоном и колышет его зубцы. Нападки на ортодоксальную алгебру с геометрией, 200 фотографий вермонтских ландшафтов. На всех побывала Эллочка.

Зато после Эйнштейна Ньютоновы теории уже не страшны. В физике со времён Ньютона Эйнштейн произвёл величайшую революцию — предсказуема злоба безумцев, сопоставимая с филиппиками на выдающегося предшественника. Только теперь еретики выступают под знамёнами Ньютона.

Поначалу

не всё, что возражали (в основном, на французском и немецком) Эйнштейну, было лженаукой. Часто новую причудливую доктрину коллеги схватывали не сразу. Так, Чарльз Пур, профессор небесной механики в Колумбийском университете, написал книгу “Gravitation versus Relativity” (“Putnam's”, 1922), в которой критикует тогдашнюю экспериментальную базу теории относительности. Возражения серьёзные, заключения недогматичные. «Может, теория относительности права, но в её поддержку не предложено ничего решающего». Куда менее сдержана другая, всё равно полезная книга “The Case Against Einstein” (1932) Артура Линча. Много антиэйнштейновщины 1920–30-х годов — труд скорее неучёных исследователей и журналистов, нежели чудаков. Всего лишь поспешили напечататься до того, как поняли, против чего воюют. Даже в наше время многие уважаемые физики холят идеи, с теорией относительности несовместимые: удивительна хотя бы «кинематическая теория относительности» Э.-А. Милна.

Но есть антиэнштейновщина другого пошиба. Подобно ниспровергателям Ньютона и Дарвина её авторы обладают характером скверным, а умом скудным. Несмотря на все возможности, в критикуемом материале не разобрались. Даже если когда-нибудь признают ошибочность Эйнштейна, до уровня научной дискуссии такая критика не поднимется. Нынешняя физика сближает теорию относительности (в принципе эквивалентности, например) с опытом и здравым смыслом, а слепые эйнштейноборцы так и останутся не уместнее Холлов с Бэтелями.

Напрасно тужится французский «физик» Георгий де Ботэза в недавнем образчике антирелятивистского жанра “Back to Newton”. Издано в Америке в 1936 году — за считанные лета до смерти автора.

Ботэзово «строгое опровержение» теории относительности — ругань вместо аргументации. Эйнштейну не «просто кишка тонка осмыслить величие теорий Ньютона», Эйнштейну не понять даже теорий Эйнштейна. Релятивнутые учёные демонстрируют «общую физическую неграмотность, глубокую неспособность ознакомиться с предметом». Широкое признание теории относительности объяснимо «подрывом критического мышления учёных вследствие мировой войны».

Щадя читательский интерес, не стану углубляться в путаность и убожество книги. Стоит лишь отметить выпад, роднящий Ботэзу с прочими противорелятивистами, — спекуляции на труде доктора Дейтона Миллера. Который в 1920-х добросовестно повторил опыт Майкельсона — Морли, получил результаты, релятивистам малоудобные.

Указанный опыт чуть ли не главнейшее экспериментальное обоснование эйнштейновщины. Было известно, что скорость источника света не влияет на скорость света. Значит, попутно земному вращению частицы света должны двигаться не с той же скоростью, что противно или перпендикулярно ему. Когда в 1887 году Майкельсон с Морли проделали измерения скоростей света в разных направлениях на земной поверхности, они удивились отсутствию разницы. Развитие естествознания пережило неожиданный поворот. В какой-то степени Эйнштейнова специальная теория относительности сослужила объяснением Майкельсонову провалу.

Но миновало сорок лет, доктор Миллер повторяет эксперимент. Получил мелкие скоростные отличия в распространении света — Эйнштейн не прав. Снова и снова положительный результат. Множество статей Миллера в различные журналы и страстная убеждённость в добротности проделанной работы до самой смерти в 1941 году.

По сей день Миллеровы опыты — загадка. Вот только Ботезоиды скрывают от читателей тысячи повторений Майкельсонова опыта и Майкельсонова результата. Каждая просвещённая нация любой страны в любое время года различными инструменами получила отрицательный результат. Весь учёный мир сошёлся в том, что локальные влияния на аппаратуру или несознательные ошибки повлияли на Миллеровы данные [18] .

18

Удивительно, насколько профессор Михайло Поляный принимает их близко к сердцу:

«Опыт Д. Миллера очевидно демонстрирует ложность подведения под науку экспериментальной базы, воспроизводимой всяким желающим» (Поляный М. “From Copernicus to Einstein” // “Encounter”. — 1955. — сентябрь).

Профессор забывает, что «воспроизводимость» сложного эксперимента отнюдь не означает, будто каждый экспериментатор получит предсказуемый результат. «Воспроизводимость» бывает разной степени. Всегда кто-то да неспособен осуществить опыт.