Обмани меня нежно
Шрифт:
В скобках заметим, что мать оказалась права. Замужество – это то, в чем ее девочка нашла свое призвание. Виолетта очень скоро родила первого ребенка, и тут оказалось, что она сумасшедшая мать. В прошлое ушли накладные ногти, наращенные ресницы и выбеленные волосы. Туда же ушли туфли на непомерной шпильке, легинсы и мини-юбки. Виолетта, обладающая отменным аппетитом, растолстела еще в период первой беременности и не собиралась сбавлять обороты. Она рожала детей с такой скоростью, что Громов не успевал опомниться.
Его мать была счастлива,
Стресс у Виолетты прошел, когда она родила шестого ребенка. Девочку. Было утро. Роды прошли легко, и Виолетта решила слегка перекусить. Она взяла с принесенного нянечкой подноса аппетитный бутерброд, поднесла его ко рту, и вдруг ее рука замерла. Она что-то вспомнила, положила бутерброд обратно и взяла лежащее на тумбочке зеркальце.
То, что она там увидела, ее потрясло. «Где я? Что со мной?» Она с недоумением перевела взгляд в окно. Было утро, и сияло солнце. В палату вошел улыбающийся Валя.
– Девочка, – безразлично сказала она.
– Девочка! – с восторгом повторил он. – Вета, я тебя люблю!
«А я?» – она с недоумением посмотрела на Валю. Он был таким же открытием, как и ее отражение в зеркале. Она вдруг вспомнила, как держала в руке пистолет. И в голове мелькнула запоздалая мысль: «А если бы я все-таки попала?»
И представив себе, что было бы, попади она в Жору или в его невесту, Виолетта разрыдалась.
Больше она детей не рожала.
Питер, примерно в то же время
– Уважаемая Ефросинья Ниловна, – сказал Гера торжественно и положил ладонь на сухую руку-веточку. – Как обстоят дела с вашими кошками?
– Ах, Георгий Викторович, все так печально.
На ее тонких, в ниточку, губах была все та же морковного цвета помада. Он невольно улыбнулся:
– В чем же печаль?
– Увы! Соседи опять меня атакуют! Приюту не быть.
– А хотите, я помогу вам деньгами?
– Ах, Георгий Викторович! – всплеснула она руками. – Это же бешеные деньги! И такие хлопоты!
– Я берусь решить вашу проблему, если вы поделитесь своим секретом, – его голос стал таинственным.
– Секретом? Каким секретом? – насторожилась она.
– Вы мне расскажете о том, как в хранилище во время проверки оказались подлинники, и какую роль сыграла в этом моя маменька. То есть сначала вы расскажете, каким образом они оттуда исчезли. Подлинники Федора Васильева.
– Георгий Викторович!
– Только не надо врать. Я ведь и у матери могу спросить. Я женился, она сейчас счастлива, следовательно, уязвима. Она расскажет мне все.
– Да я и сама вам расскажу, – вздохнула Ефросинья Ниловна. – Но как вы догадались?
– Я же эксперт по Васильеву, – соврал он. – Я с самого начала знал, что это копии. Но предпочел никому не говорить.
– Вы очень благородный человек, Георгий Викторович, – она слегка смутилась. – Ах, это давняя история. Помните начало девяностых?
– Смутно. Я тогда был студентом.
– Мы с вашей мамой, да и другие музейные работники впали в отчаяние. В фундаменте появилась огромная трещина, с потолка текло. Вы ведь, голубчик, знаете, как для картин губительна вода. Даже сам воздух, насыщенный влагой, – катастрофа! Красочный слой начинает отслаиваться и постепенно осыпается. Шедевр живописи безвозвратно гибнет. Надо его спасать. А финансирования не было совсем. Зарплату, и ту надолго задерживали. Мы решили спасти исторические ценности своими силами. Ваша мама без ума от картин Федора Васильева.
– Видимо, это у нас наследственное. Скажите лучше, кто написал гениальные копии?
– В те времена и художникам жилось несладко, – вздохнула Ефросинья Ниловна. – Даже гениям. О! Это был великий человек!
– Был?
– Он, к сожалению, умер. У него был запущенный туберкулез легких. Питерская сырость тому виной, Леша ютился в цокольном этаже. Он и до сорока не дожил. А его картины... Их тоже убила сырость. Мы с вашей мамой ему помогали деньгами, но вытащить из сырого подвала не могли никакими силами. Да и куда? Мы тогда сами бедствовали. Пытались его продвигать, но увы! Все заполонили эти ужасные новомодные течения! Сделанные им копии Васильева гениальны, – Ефросинья Ниловна вздохнула. – Они писались в тех же местах, под Питером. Летом мы вывозили Лешу на пленэр... Ах, что это были за времена! Повсюду нищета и в то же время величие! Мы чувствовали, что и нашими руками творится история... Ах, Георгий Викторович, голубчик, куда все ушло? В общем, мы закрыли эти единицы в музейном фонде, а подлинники стали храниться в сухом проветриваемой помещении...
– У вас на лоджии. Или в кладовке? – Ефросинья Ниловна молчала. – Неужели под кроватью?
– Кое-что ваша маменька увезла на дачу, когда та была, наконец, построена.
– Но почему не вернули их в музей?
– Я хотела, – Ефросинья Ниловна потупилась.
– Понимаю: кошки. Вы вот уже много лет носитесь с этой идеей. Устроить кошачий приют. Но нужны деньги. Много денег. На вашу музейную зарплату приют не потянуть, концы бы с концами свести, и то ладно. А нужно давать взятки, чтобы подписать соответствующие бумаги. Но как вы думали продать картины? Это же непросто!