Обманщики (The Deceivers)
Шрифт:
— Да. Я чувствую твои желания и стараюсь к ним приспособиться, но моя любовь — не камуфляж.
— И ты можешь изменяться, как хочешь?
— Да.
— А какая ты в действительности?
— Как ты сам думаешь — на что похож титанианец в действительности?
— Не знаю, хоть убей. — Он смотрел на Деми озабоченно и даже боязливо. — Ну, какой-нибудь там ослепительный сгусток энергии, или бесформенная амеба, а может, вспышка молнии?
— Неудивительно, что ты места себе не находишь, — расхохоталась девушка. — Поцелуй с напряжением в тысячу вольт — кто же не испугается!
— Ты же видишь и — в отличие от меня — можешь вполне доверять своим глазам.
— Au contraire, m'sier. [16] Я не увижу, каков ты в действительности, до самой твоей смерти.
— Но это же чушь, какая-то нелепица.
— Да не совсем, — посерьезнела Деми. — Что такое настоящий ты, ты, которого я люблю? Твой гений по части структур? Твои блестящие способности журналиста — синэргика? Твой юмор? Твое обаяние? Твой изощренный, аналитический ум? Нет. Настоящий ты в том, какое ты находишь употребление всем этим великолепным качествам, что ты создаешь, что оставляешь после себя — а кто же может определить это с уверенностью, пока ты жив?
16
Как раз наоборот, мсье (фр.).
— Пожалуй верно, — неохотно согласился Уинтер.
— То же самое относится и к нам. Да, я способна изменяться, приспосабливаться к ситуации или человеку — но совсем не к любой ситуации и не клюбому человеку. Настоящая я — это то, что я делаю по собственной своей воле. А после смерти я приму ту форму, которую всегда предпочитало мое глубинное, внутреннее «я». Вот это и буду настоящая я.
— А не заносит ли тебя в мистику?
— Ни в коем случае. — Жестом школьной учительницы, привлекающей внимание класса к наглядному пособию, Деми постучала по кофейному столику. Столик у Роуга был редкостный — из поперечного среза тюльпанного дерева с Сатурна-шестого. — Посмотри на эти кольца. Каждое из них свидетельствует об изменении, об адаптации, согласен?
Уинтер послушно кивнул.
— Однако при всех этих изменениях тюльпанное дерево оставалось тюльпанным деревом?
— Да.
— Оно начиналось нежным, бессильным бутоном, из которого могло вырасти что угодно, но Космический Дух сказал: «Ты — тюльпанное дерево. Расти и меняйся, как тебе вздумается, но и в жизни, и в смерти ты останешься тюльпанным деревом». То же самое и с нами: мы меняемся, мы адаптируемся — в пределах внутреннего своего естества.
Уинтер потряс головой, на его лице читалось удивление, смешанное с недоверием.
— Да, мы полиморфны, — продолжала девушка, — но мы живем, адаптируемся, боремся за существование, влюбляемся…
— И разыгрываете с нами такие вот веселенькие любовные игры, — прервал ее Уинтер.
— А что тут такого, — обожгла его взглядом Деми. — Разве любовь — не веселье? Да ты, Уинтер, часом не сдурел? Никак ты считаешь, что любовь должна быть мрачной,
Несколько секунд Роуг ошарашенно молчал, а потом затрясся от смеха.
— Ну, Деми, черти бы тебя драли! Ведь ты снова изменилась, только каким местом сумела ты понять, что мне нужен строгий учитель?
— Не знаю, милый. — Теперь она тоже смеялась. — Возможно — левым глазом. Обычно я только смутно ощущаю, что именно сейчас нужно. В конце концов я только наполовину человек, а влюбилась и вообще впервые, так что нельзя с меня много спрашивать.
— Никогда, никогда не меняйся, — улыбнулся Роуг. — Только что это за хрень я несу?
— Ты хотел сказать, что я должна изменяться только для тебя. — Деми взяла его за руку. — Пошли, суперлюбовник.
На этот раз они вернулись из спальни вместе. На этот раз не он, а она уселась на диван, закинув ноги на столик. На этот раз Деми не стала связываться с импровизированным халатиком и походила в результате на школьницу-спортсменку. «Капитан женской сборной по хоккею с мячом», — подумал Уинтер. Он сидел по другую сторону столика в позе лотоса и любовался Деми, не скрывая своего восхищения.
— Иди сюда, милый. — Девушка похлопала по соседней подушке дивана.
— Пока не буду. Этот диван слишком много треплется.
— Треплется?
Уинтер кивнул.
— Ты же это не серьезно.
— Еще как серьезно. Со мною говорят все и вся, а сейчас я хочу слушать только тебя.
— Все и вся?
— Ага. Мебель, картины, машины, деревья, цветы — да все что угодно. Я слышу их, если хоть немного прислушаюсь.
— Ну и на что похож голос дивана?
— Похож… Ну, это вроде как если бы говорил замедленно показываемый в кино морж, да еще с пастью, полной ваты. Блу-у-фу-у-ду-у-му-у-ну-у… Нужно иметь терпение и вслушиваться подольше.
— А цветы?
— На первый взгляд они должны бы боязливо хихикать, словно застенчивые девчонки… Ничего подобного! Они полны знойной зрелости, как рекламные ролики духов, именуемых c'est la Seductrice.
— Ты накоротке знаком со всей Вселенной, — рассмеялась Деми. — Вот это, наверное, меня и привлекло. — Она внимательно посмотрела ему в глаза.
— А говорит кто-нибудь из них: «Я тебя люблю»?
— Такое вне системы их понятий. Они — эгоманьяки, все до единого.
— А вот я говорю. Я люблю. Тебя.
— Я могу ответить даже большим. — Роуг смотрел на Деми так же внимательно, как и она на него. — Я тебе доверяю.
— А почему это больше?
— Потому, что теперь я могу облегчить свою душу. Мне хочется обдумать вместе с тобой одну вещь.
— Ты всегда что-то обдумываешь.
— Единственный мой порок. Слушай, я тут попал в историю… в нехорошую историю.
— Сегодня?
— На Венуччи. Только ты никому и ни при каких обстоятельствах! Я знаю, что могу тебе верить, но ведь ты — всего лишь малолетняя девчонка из Виргинии, хотя и титанианка, вдруг кто-нибудь вытащит из тебя эти сведения обманом.