Обмануть судьбу
Шрифт:
— Если б не он, я бы до сих пор там сидел и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.
— Типун тебе на язык. Ну ладно, ладно.
Окончательно примирило ее с Дементьевым то, что над могилой Кати Семеновой поставили алюминиевый крест, а не безбожную табличку.
На припорошенном снегом холмике еще лежали замерзшие цветы — со дня похорон. А вот пышного венка, заказанного «женихом», не было: роскошное синтетическое изделие с пластмассовыми розами украли
Они приехали сюда вчетвером, единой семьей: Надежда Егоровна, Сергей, Ванечка и Лина.
Могила немного просела, и Грачев договорился, чтобы подвезли земли, подсыпали.
«Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», — пел священник, размахивая кадилом. И Надежда Егоровна, утирая слезы, подпевала ему. А потом к ней, уловив мотив, присоединился и Иван. И еще чуть позже — Лина.
А Сергей не мог петь, он только соглашался: да, да, пожалуйста, помилуй их всех, моих дорогих, моих хороших. И вообще всех хороших людей помилуй, Господи! Спаси, сохрани и помилуй...
Во время службы Ванечка не задал ни одного вопроса. Он молча подошел к холмику и, сняв варежку, положил на тонкий слой снега свою ладошку.
И когда он убрал руку, Сергей увидел, что снег в том месте, где была Ванечкина ладонь, протаял.
«Отпечаток ладошки, — подумал он. — Как изогнется и куда приведет она, Ванюшкина линия судьбы? Сейчас она дала излом, а дальше — путь бежит светлой, доброй дорогой».
Было тихо и пасмурно, никого не хоронили поблизости, и разносился по кладбищу лишь печальный, заупокойный распев у Катиной могилы:
«Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою Екатерину, и сею всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения ее вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче...»
Эпилог
Близилось Рождество. Как и положено в этот светлый праздник, все кругом казалось таинственным и значительным.
Ванечка, разинув рот, наблюдал, как с крыши маленького домика бабушки Нади спускается самый настоящий трубочист, черный-пречерный.
— Можно топить, — сказал этот сказочный персонаж знакомым голосом дяди Сережи. — Дымоход я прочистил.
Лина подбежала и прижалась к нему, чумазому:
— Трубочисты приносят счастье.
— Амазонки — тоже, — отвечал он.
Грачевы нынче принимали гостей — но прибывшие и сами трудились вовсю.
Геннадий с азартом рубил у крыльца дрова: хоть рана на ладони Сергея и затянулась, но топор держать он все еще не мог.
Анжелика в это время
— Я всегда лишнее яйцо кладу, тогда тесто послушнее, — делилась кулинарными секретами Надежда Егоровна.
У гостьи же был в запасе секрет косметический.
— А давайте дрожжей немного оставим. Их ужас как полезно на лицо накладывать. Кожу омолаживает.
— Куда уж мне, старухе, омолаживаться! Народ смешить.
— Ну, это вы зря. Вы очень даже ничего. Вот подождите, познакомлю вас с нашим директором.
— Ох, грехи наши тяжкие, — смеясь, отмахивалась мать Сергея, но была довольна.
Ей нравилась эта пухленькая болтушка, и супруг ее оказался таким милым парнишкой, работящим.
Но самое приятное — что ее-то шалопай, Сережка, кажется, остепенился наконец. Вон — не отходит от Лины, и они уже попросили у нее родительского благословения. Как положено, на колени встали и целовали икону Казанской Божьей Матери.
И Катюшин Ванечка при них. Он, сиротинка, теперь Надежде Егоровне вроде как внучок.
А вон по двору носится Машка, шебутная девчонка, подружка Лины. Метет заснеженные дорожки широким подолом дорогой шубы. Она приехала одна, без мужа — того пригласили на вязку редких кобелей к каким-то «новым русским». Это под великий-то праздник...
Маша в гостях не работает — развлекается. Все пытается отловить серую кошку Мурку, утверждая, что это чистопородная «норвежская лесная».
Хорошо с ними, молодыми. Сама молодеешь. И без всяких Анжеликиных дрожжей...
Но вот разделаны пироги и печка растоплена.
— Ген, Ген! — зовет Анжелика. — Иди, чего покажу!
Следователь входит порозовевший: они с Сергеем уже успели принять «по маленькой».
Супруга сообщает торжественно:
— Видишь — начинка лишняя осталась.
— Ну и что?
— Значит, будет мальчик. А если б тесто — была бы девочка. Какой ты непонятливый, а еще «важняк».
Дементьев счастливо жмурится, шевеля густыми бровями. У Анжелики уже второй месяц — и никаких токсикозов!
Он нежно целует жену, урча поощрительно:
— Вот так и зови меня всегда: «важняк».
И женушка послушно кивает:
— Хорошо, Мусик...
Потом все вместе отстояли праздничную службу. Ванечка завороженно поглядывал вверх. Оттуда, из-под купола, благословляли его ангелы.
<