Обманутая
Шрифт:
С шести лет его избавили от всяких сентиментальных чувств и слез, но сейчас у него в голове все перемешалось. Он разозлился. Эта глупая, бесполезная злость всегда приходила к нему после громадного количества выпитого пива. Это была злость, которая заставляла его кидаться в драку из-за ерундового повода. Он был зол на то, что его подставили, и на то, что подставляют других. Он был зол на себя за свою непроходимую глупость, и на Ливви, которая увязла глубже, чем он. Джек посмотрел на фотографию и выругался, глядя на ее безумное лицо. Почему никто не предупредил ее? Почему он не сделал этого? Он провел пальцем по ее лицу, плечам, не замечая грязных пятен на бумаге, и подумал:
– Прости, Ливви! – прошептал он. Совершенно опьяневший, он с трудом заорал бармену:
– Эй! Ты… есть… телефон?
– Конечно, приятель. Он здесь, рядом с сигаретным автоматом.
Джек с трудом поднялся на ноги, держась за стол, и посмотрел в указанном направлении. Потом схватил газетный лист и стал пробираться через толпящихся в баре людей к телефону. Порывшись в кармане, он вытащил небольшую записную книжку в кожаном переплете и горсть мелочи. Привалившись к стене, он нашел номер телефона Ливви и стал набирать его. Он должен рассказать ей о своей вине и своей трусости. Он должен рассказать ей все, что знал, чтобы обезопасить ее.
Ливви вышла из душа и закуталась в громадное теплое белое полотенце. Она встала рядом с радиатором, все еще чувствуя дрожь. Голова раскалывалась от боли. Она была совершенно измучена. Казалось, что холод добрался даже до костей. Завернувшись поплотнее в полотенце, она прислонилась к горячему металлу, и жар стал проникать в тело, расслабляя ее. Она подумала об отце, отыскивая воспоминания, которые принадлежали бы только им двоим, но не смогла. Все расплывалось и казалось неопределенным. В ее памяти не было ни одного конкретного дня, связанного с отцом. Дня, о котором она могла вспомнить и сказать, что именно в этот день они с отцом ходили на пляж, или просто провели его вместе. Все это время она любила его, но не могла понять, откуда пришло это чувство. Может быть, скорее всего, так и было, может быть, боль и растерянность заставили ее создать то, чего никогда не существовало. И она вылепила в своем уме образ мужчины, которым отец никогда не был. Она просто придумала себе идеального отца и всячески лелеяла свою идиотскую любовь к нему.
Зазвонил телефон, она очнулась от своих мыслей и пошла в спальню, чтобы услышать автоответчик. Сбросив на кровать полотенце, она натянула на себя чистую майку, а грязный халат отправила в корзину для белья. Она услышала конец какого-то сообщения и монотонный шум паба. Потом неожиданно зазвучал голос Джека и заполнил всю квартиру.
– Ливви? Это Джек.
Она быстро бросилась к телефону, чтобы поднять трубку, но остановилась, так как он снова стал говорить. И по его речи она поняла, что он совершенно пьян.
– Ты не можешь меня простить, Ливви… но… – Его язык совершенно не слушался хозяина. Но через какое-то время Джек снова заговорил: – Ты не можешь простить меня, Ливви, но я хотел тебе что-то сказать. – Джек еле ворочал языком, и Ливви с трудом угадывала слова. – Я хотел сказать, что виноват перед тобой. Я должен был сказать и предупредить… О, черт! – Она услышала стук упавшей трубки, но Джек добрался до нее и продолжал: – Ливви, не доверяй никому! – Неожиданно он закричал, и Ливви вздрогнула: – Ни Джеймсу, никому! Ты понимаешь… Фрейзер знал… я думаю… знал. Ливви, береги спину, хорошо? Я люблю тебя, я не должен был позволить случиться этому… я по-настоящему люблю тебя… – Он замолчал, и Ливви услышала
– Джек? Джек? – Никто не отвечал, но она слышала шум бара. – Джек! – закричала она. – Джек, поговори со мной. О чем ты говорил? Что знает Фрейзер?
Расскажи мне! Джек! – Но через несколько секунд телефон отключился.
– О Боже! – Она швырнула трубку и обхватила голову руками. Что Джек имел в виду? Почему она не должна доверять Джеймсу? Ей было необходимо что-то предпринять, попытаться разобраться во всем!
Она резко встала и пошла в гостиную. Достав свою записную книжку, она отыскала номер домашнего телефона Фрейзера и подняла трубку. Фрейзер ответил после второго звонка:
– Алло?
Ливви молчала. Она была удивлена своей реакцией на его голос, но потом злость и страх пересилили это странное чувство.
– Фрейзер, это Ливви.
Фрейзер ощутил острую боль:
– Привет, Ливви. Как ты?
– Фрейзер, мне только что звонил Джек Вилкокс, – сказала она быстро. – Он был пьян и сказал, что мне надо беречь спину. Что я не должна доверять Джеймсу или еще кому-нибудь. Что ты знал какие-то вещи… – Она замолчала, и Фрейзер услышал, как она глотает воздух. – Что он имел в виду? О чем говорил? – Ее голос дрожал. Сердце его сжалось, отзываясь на страдания Ливви. Он хорошо понимал, что не будет колебаться и секунды, чтобы быть с ней, если она позовет его.
– Фрейзер… Пожалуйста…
Он закрыл глаза, убеждая себя солгать ей.
– Ливви, мне действительно неизвестно, что Джек имел в виду. Я ничего не знаю. – Он не мог сейчас ничего рассказать ей. Она не смогла бы справиться с этим – он знал точно – не смогла.
Она заплакала. Ей показалось, что за последние двадцать четыре часа она выплакала все слезы; но они текли, как река, прорвавшая плотину.
– Ладно… спасибо… – прошептала она сквозь слезы и повесила трубку, не давая ему возможности что-нибудь сказать. Рухнув на стул, она стала копаться в рюкзаке, отыскивая носовой платок.
Она отыскала чистый громадный, в красно-белую клетку платок и вытерла лицо. Потом посмотрела на платок и удивилась, откуда он взялся. Она не помнила, чтобы видела его раньше. Она обмотала его вокруг пальцев, разглядывая яркие клетки, и вдруг вспомнила, как он попал к ней. Приложив платок к лицу, она стала смеяться, потом плакать, а потом снова смеяться, вспоминая то, что произошло в промерзшем летнем домике десять дней назад. Но потом, вдруг вспомнив, что потеряла, она снова заплакала. Продолжая плакать, она пошла в спальню, вытащила из гардероба и бросила на кровать всю одежду: блузки, джемпера, легинсы, джинсы, нижнее белье.
Она натянула на себя джинсы, толстые носки, громадный шерстяной свитер поверх майки. Потом снова вытерла платком лицо и шею, мокрую от слез. Раскрыв чемодан, она стала складывать в него одежду. Через несколько минут, не думая о том, что собирается сделать, она достала свое пальто и направилась к входной двери.
Неожиданно остановившись, она повернулась и подошла к телефону. Она подняла трубку и набрала номер, который ей подсказало сердце.
– Мам, это я. Я звоню тебе, чтобы сказать, что уезжаю в Шотландию. Ты сможешь забрать мои вещи из квартиры? – Ливви замолчала и вытерла мокрый нос рукавом свитера. – Еще я звоню тебе, чтобы извиниться перед тобой и попросить… – Она замолчала, а потом, запинаясь, тихо сказала: – Попросить тебя передать мои извинения Питеру – за все. И скажи, что я благодарна ему… – Она услышала плач матери: – Я должна была сказать это много лет назад. – Спасибо за все… Она повесила трубку.