Обманутая
Шрифт:
В дверь легко постучали, и в приоткрывшейся щели возникла голова Кристиана.
— Простите, я зайду попозже.
— Не уходи, — поспешно сказала Дафна и встала со скамьи. — Я уже собираюсь. — Она посмотрела вниз на Лауру, протянула руку к ее плечу, но тут же отдернула, так и не прикоснувшись к ней.
Но Лаура поймала ее за кисть, встала, держась за нее, и крепко обняла Дафну. Горло у нее сжалось.
— Будь счастлива, Даф, — промолвила Лаура, отстраняясь. — Я желаю тебе самого лучшего.
Дафна утерла со щеки ручеек
— Как это похоже на тебя. — Голос ее стал мягче. — Но именно за это я тебя и люблю. — Ее глаза снова наполнились слезами, но прежде, чем они успели хлынуть потоком, она поспешно вышла из комнаты.
Лаура снова села, уперлась руками в скамейку и принялась раскачиваться. Кристиан опустился перед ней на корточки, и она посмотрела ему в глаза.
— Как больно!
— Знаю. — Он заправил прядь каштановых волос ей за ухо.
— Когда-то она была мне таким хорошим другом.
— Она до сих пор остается им. Она любит тебя. Ей было тяжело, и она совершила ошибку. Но она будет страдать из-за нее всю оставшуюся жизнь.
— Надеюсь, что нет. Никто не должен страдать всю жизнь.
— Однако это случается. И тут ничего не поделаешь.
— Она уезжает в Бостон.
— Я так и думал. Тэк сходит с ума по ней. Он сделает ее человеком.
— Кристиан.
— Я хочу сказать, что с ним она помягчает, станет более чуткой. Возможно, он даже сделает ее матерью.
— Ты негодяй, — улыбнулась Лаура, не в силах противиться ему несмотря на душевную боль.
— Ты права. Хочешь сделать из меня человека? — Он сел на скамейку, обнял ее и привлек к себе. — Выходи за меня замуж, Лаура.
Он впервые произнес эти слова. От неожиданности слезы хлынули ручьем из глаз Лауры.
— Эй, — окликнул он, прижимая ее еще крепче, — я понимаю, это не очень приятное предложение. Я уже слегка староват и не слишком привлекателен, но обещаю любить, почитать и повиноваться.
— О Кристиан, — всхлипнула она.
— Неужели это настолько непривлекательно? — он оглянулся. — Черт побери, где носовой платок.
Лаура вытащила свой из кармана и прижала к носу. Постепенно поток слез иссяк. Она утерла глаза и выдохнула.
— Ну? — осведомился Кристиан.
— О Господи, — прошептала она.
— Как это надо понимать?
— Я чувствую себя неспособной на это.
— Что ты имеешь в виду?
— Я совершила столько ошибок.
— Ступай в клуб ошибающихся.
— Я не шучу. Я была плохой женой и даже никогда не догадывалась об этом.
— Ты была хорошей женой, даже слишком. И если ты считаешь это самым страшным своим преступлением…
— Я не умею ладить со своей матерью, я слепа к бедам своих друзей, я не слушаю собственных детей.
— Без проблем. Я готов смириться с этим.
— Ты не хочешь воспринять меня всерьез, Кристиан, — отстранилась она от него.
— Разве я должен? Ты хочешь, чтобы я всерьез огорчился, что ты не
— Ты будешь разочарован мной.
— Тебе не удастся это сделать.
— Я буду настолько занята своим бизнесом, что не стану замечать, в чем ты нуждаешься, пока ты не обратишь свой взор на кого-нибудь другого.
— Неужто? Правда? Подумай сама. Неужели ты будешь так занята, что забудешь о моем существовании? — Он приложил палец к ее губам: — Не отвечай. Подумай сначала.
Ей хватило нескольких секунд, чтобы осознать всю глупость сказанного. Кристиан не из тех, о чьем присутствии можно забыть. Он не из тех, на кого можно не обращать внимания. Его присутствие оказывало сильное и определяющее влияние. Он не боялся спорить с ней, или увезти ее в Вермонт без ее согласия, или начать распоряжаться ситуацией, как тогда, когда он впервые появился в Нортгемптоне. Это не Джефф. Им нельзя помыкать. Он сможет защитить ее от нее самой.
Ее захлестнула волна покоя. Обняв Кристиана, она положила голову на его плечо и закрыла глаза. Она умела справляться с собой и с окружающими. Много лет она доказывала это. Но как приятно было однажды ощутить свою зависимость, заботу о себе. Как приятно.
Волны, набегающие на берег, были на редкость спокойны. Даже валуны выглядели не столь угрожающе и мягко рассекали потоки воды, стремящиеся к берегу. Купол неба был глубокого синего цвета и гребни прибоя сверкали под лучами полуденного солнца.
На вершине скалы Иван закрыл книгу стихов, которую читал.
— Тебе лучше? — спросил он Глори, которая сидела рядом с ним. Этим утром они похоронили папу. Иван сомневался в том, что ей доступен Роберт Фрост, но если нежность слов и мягкость их звучания привнесли мир в ее душу, этого было довольно.
— Я буду скучать по нему, — всхлипнула она.
Он погладил ее по спине.
— И я. — Он полюбил этого человека, хотя бы за его преданность Глории.
— Он хорошо заботился обо мне.
— Теперь это буду делать я. Тебе не о чем беспокоиться.
— А если ты уедешь?
— Я не уеду.
— Обещаешь?
— Обещаю. — Он был доволен своей жизнью здесь. Она была скромной, но осмысленной. Он был нужен Глории. Он всегда будет ей нужен. Это была та ответственность, которой ему не хватало.
Вдохнув в легкие свежий морской воздух, он почувствовал себя счастливым от той свободы, которую получил. «Порше» не стало вместе с Джеффри Фраем. И конечно, в этом был оттенок грусти. Он безвозвратно отрезал себя от своего прошлого. Он никогда больше не увидит своих детей и еще долго будет испытывать печаль из-за этого. Но он испытывал и гордость. Он развязал все узлы, он предоставил Лауре и детям возможность забыть его и продолжать жить дальше. А это был честный поступок.