Обманутые счастьем

Нестеренко Владимир

– Ха! – выкрикнул боец.

Следом раздался дружный возглас мужиков:

– Хо!

Бычок пошатнулся, попятился, присел на передние ноги, натянув верёвку, но тут же вскочил.

Вспыхнули возгласы разочарования:

– Н-н-у!

– Ах ты!

– Плакали твои денежки!

Купчина подкрутил ус левой рукой, небрежно извлёк из каскетки деньги, сунул их в карман своего артистического камзола. Евграф только сейчас разглядел его чопорную одежку и принялся звучно хлопать в ладоши.

Коренастый

мужик с красной и вспотевшей физиономией, зло сверкнул карими глазами в сторону усатого, посрамлённый отступил в круг мужиков.

– Немалая у смельчака сила, а не взяла! Кто следующий! – взвился звонкий голос усатого франта.

– Кто ж такой? Циркач? – спросил Евграф рыжего мужика с непокрытой головой.

– Сын нашего конезаводчика, – ответил рыжий. – На каждой ярмарке веселит любопытных да дерзких.

– Видно силача не находится, – решил Степан.

– Пока нет. Правда, один бывший каторжанин на Дмитриевской ярмарке поднял на своем горбу лошадь. Выиграл приз – увел этого мерина.

– Чудно! Какая ж выгода усачу? – рассудительно сказал Евграф.

– Народ на ярмарку валит отовсюду. Конезаводчику от волостной управы – почтение.

– С того почтения воду не пить, – заметил Евграф.

– Кроме почтения он тут свои товары торгует.

– А не добыть ли мне на халяву животину? – сказал Евграф.

– Бог с тобой, Евграф, просадишь деньги, только на ободранную корову хватит, – встрепенулся Степан.

– Не пужайся, Стёпа, пока только спрошу, – Евграф вышел на круг. – А гуторь мне, мил человек, ежели я собью его со всех четырех костей – мой бычок?

– Со всех четырех с одного удара – твой!

– Добро! Слыхали все?

– Слыхали! О то! – раздались нестройные голоса.

Евграф шагнул к животному, встал с правого боку, замер, собираясь с духом, чтобы совершить, в общем-то, богу противное дело. Впрочем, чего тут противного? Слышал он, что в Испании устраивают бычьи бои на арене, вонзают в быков пики, колют шпагами, а вот глаза животине не закрывают. И бык, бывает, поднимает на рога, шут бы его взял, пикадора под рёв публики. Потеха, сбрызнутая кровью. Здесь тоже потеха, правда, без явной крови.

Бычок, чувствуя приближение человека, запрядал ушами, ужал шею, словно становясь в защиту. Ему не было года, но около того. Не очень рослый, но сытый, пудов на десять.

Усатый франт снял свою каскетку, предлагая вбросить в него рубли, но Евграф, поднял предостерегающе левую руку, мол, не мешай, и молниеносно ткнул пальцами правой кисти в затылок. Бычок беззвучно качнулся, казалось, от недоумения, постоял секунды две и рухнул на правый бок.

Рёв восторга вырвался из глоток мужиков.

Бычок не шевелился. На лице усатого франта застыла искажённая удивлением улыбка.

– Взял! – очень серьезно

вымолвил Евграф.

Мужики, продолжая реветь от восторга, хлопали в ладоши. Евграф склонился над бычком, ухвати его за ноги, приподнял.

– Тю, нема и десяти пудов, – он связал бечевой ноги и, поддёрнув парализованную тушу, поволок за пределы круга. – Расступись, хлопцы!

Белянин Степан, как и все, был поражён силой удара Евграфа. Тем временем бычок очухался, задрыгал ногами, пытаясь встать.

– Стёпа, давай швыдко за моей бричкой. Погрузим тушу, чай я его достал крепко.

Белянин бросился в другой конец ярмарки, где у коновязи стояла телега с лошадью, на которой приятели сюда приехали.

Вдвоём погрузили бычка на телегу, с трудом выбрались назад: народ на ярмарку прибывал, толкотня разрасталась. Степана подмывало любопытство, и он спросил:

– Не докумекаю, как ты смог завалить животину?

– Секрет, – и, помолчав, добавил, – я ему в мозжечок пальцами угодил. Отцова наука. Я и бью скот таким манером, только ножом.

– Понял. Но какая сила!

– Да, – согласился Евграф, – не каждый сможет. Придётся забивать животину – расти не будет. Теперь пошукаем справных бурёнок, я в них трошки разумею.

Евграф, как убедился Степан, сказал правду. Он обошёл десятка полтора коров, стоящих в загоне на привязи, неспешно жующих жвачку. Иные подбирали брошенное на землю заботливыми хозяевами сено. Шерсть коров лоснилась, говоря о сытости и здоровье.

– Худых тут нема, все справны. Вон та, третья, в запуске. Отдоилась недавно. Но не наша корова – стара. Зри, сколько колец на рогах. А вот тут стоят рядком всего по второму телку. Дойные. Как раз те, шо нам треба.

Евграф подробно стал расспрашивать хозяина коров, сколько дают молока, какая жирность, покрылись ли, когда ожидать приплод и двух из них облюбовал. Себе и Стёпке. Понравился и хозяин, что охотно выложил все достоинства товара.

– Людина добрый, отдаёт животин с душой, – вполголоса сказал Евграф Степану. – Отелятся зимой.

– А мне не резон злобиться, – услышав реплику покупателя, отвечал хозяин, – у меня коров – целое стадо. Торгую каждый год. Бери, не пожалеешь.

– Ладно, коли так, сколько просишь?

Хозяин поправил свой высокий картуз, одернул темную сатиновую рубаху, подпоясанную кушаком, словно они мешали ему назвать цену, оглядел мужиков в поношенных шароварах и рубахах с заплатками на рукавах, крякнул и сиплым голосом выбросил:

– Тридцать восемь целковых!

Евграф и Степан переглянулись с огоньками разочарования в глазах, с минуту неловко молчали. Евграф, как больший знаток невесело промолвил:

– На базаре два дурня: один дорого просит, другой дешево даёт. Так гуторят в народе.