Обманутые сумасшествием
Шрифт:
Тишина наступила так внезапно, и выглядела так необычно в контрасте с многоголосьем ругани, что казалось, все звуки во вселенной отключены нажатием некой потайной кнопки. Едва различимый шум тахионных двигателей был настолько слаб и незначителен, что создавалось впечатление – он и является этой самой всеобъемлющей тишиной, ее голосом, ее субстанцией, ее источником. Спокойствие было умиротворяющим, и его даже не хотелось нарушать.
– Кстати, чей Обход? – спросил Кьюнг.
Оди постучал себя пальцем в грудь.
– Сегодня ближе к вечеру сделаешь?
Тот кивнул. Сначала хотел что-то сказать, но понял, что устал от бесконечного потока слов.
– Ясно, что занятие бессмысленное, но за эту бессмыслицу нам тоже платят деньги.
Тут
Айрант, так как ему ничего другого не оставалось, заглянул в библиотеку, взял пару исторических романов про освоение первых планет, и направился оттуда в отсек визуального контроля. Обшивка переходных салонов отдавала фиолетовыми оттенками, что в сочетании с матовой краснотой неоновых ламп и впрямь создавало убедительную пародию на вечерние сумерки. Дверь бесшумно, как тень, уплыла в сторону, и он оказался внутри небольшого помещения, в котором бывал уже десятки раз и в котором еще предстоит побывать несколько раз по столько же, а если он часто будет проигрывать в карты – то вообще отсюда никогда не вылезет. Камера одиночного заключения, где все они проводили существенную часть полетного времени. Множество дисплеев с изображением скучной космической пустоты порой казались окнами в какую-то виртуальную реальность – вымышленную и не имеющую ничего общего с реальностью замкнутого пространства звездолета. Айрант уселся в кресло, демонстративно отвернув голову от навязчивых экранов. И уткнул взор в первую страницу книги.
– Вот проклятье! – читал он вслух собственные мысли. – Пролететь на целых семь смен… А все почему? – он вновь посмотрел в книгу, словно ища там ответ. – Кругом одни мошенники и лжецы! Если из всей этой компании и найдется хоть один добропорядочный человек, то это…
Айрант резко поднялся и посмотрел в настенное зеркало, его указательный палец вытянулся в том же направлении.
– Это он!
На дисплеях периодически вспыхивали ломаные узоры бесчисленных созвездий и тут же исчезали, словно гасли от холода и тьмы. Проходило немного времени, они снова загорались, но лишь для того, чтобы опять исчезнуть, и так до бесконечности… Вселенная появлялась лишь на некоторые мгновения, а затем прекращала свое существование. Звездолет выныривал из-под пространства, чтобы скорректировать свой курс, и погружался туда, где нет ни материи, ни света, ни определенного направления. В галактической терминологии это называлось «мерцающим существованием». Его обитатели среди суматохи азартных игр и монотонности полубессмысленного бытия все реже и реже вспоминали, что среди неисчислимых огоньков этих далеких звезд, в самой глубине черного океана безмолвия где-то затерялось их Солнце – первопричина всего: эволюции, жизни, разума и даже этих космических путешествий.
Картежные игры были привычным делом и наряду с другими искусственными развлечениями несколько разнообразили одноцветный быт длительных рейсов. Игры на деньги, как водится среди нормальных людей, здесь категорически запрещались, особенно в счет будущего заработка. Тем более после печально известных случаев, когда астронавты проигрывали все свое состояние, и это приводило к плачевным последствиям. Но природа азарта берет свое, просто так мусолить между собой разукрашенные картинки вдохновения
Айрант безрезультатно пытался вникнуть в смысл романа, теребя безжизненные страницы, навевающие скуку и апатию. Да, в библиотеке у них имелось множество древних книг, напечатанных на самой настоящей бумаге. Сейчас к ним снова вернулась мода, а все эти электронные читалки давно уже приелись взору. Айрант швырнул одну из книг в сторону и принялся за другую, надеясь отыскать в ней нечто более интересное. Потом для разнообразия впечатлений он развернул кресло и уставился на ряды дисплеев, где вспыхивали и тут же гасли тысячи разносортных звезд. Словно салют, имя которому – Вселенная. Внимание по-настоящему привлекала лишь одна из них, самая яркая – Эпсилон Волопаса, куда и держали курс. Пожалуй, единственным удовольствием этих утомительных и тупых по своему содержанию дежурств было наблюдать то, как эта звездочка становилась все ярче, знаменуя собой зримый финиш пробега по галактической пустоте. Там, правда, еще с полгода каторжных работ, и – точка! Потом – назад, на Землю, где их ждут немалые деньги и все, что с ними связано. Каждый тешил себя подобного рода размышлениями.
Айрант продолжал сидеть в кресле, все ниже и ниже опуская голову. Книга выскользнула из рук и почти беззвучно шлепнулась на пол. Перед глазами поплыл сладкий туман, и он, как в бездну, погрузился в приятную дремоту, удаляясь от всяких забот и волнений…
– Фабиан, ты пойдешь со мной! – Оди, облаченный в теплый комбинезон, вдохновлял себя к очередному бессмысленному подвигу.
– Слушаюсь, сэр. – Робот своей тяжелой медлительной поступью последовал за ним. Это назойливое для слуха «слушаюсь, сэр» он тупо и слепо изрекал при всяком к нему обращении.
Осталась позади длинная запутанная система переходных салонов, и вскоре оба уже находились около соединительного шлюза. Этот шлюз по сути являлся границей между их маленьким обитаемым мирком и грузовым отсеком звездолета, между царством живых и царством мертвых. Философствующий Линд часто называл его входом в загробный мир. Смысл же самого Обхода был до такой степени безумен, что об этом даже стыдно и говорить. Причудой Похоронной компании являлось то, что периодически, два раза в месяц, необходимо было осматривать пассажиров, дабы убедиться, что они в полной сохранности.
– А что, Фабиан, вдруг кто-нибудь из них взял да и сбежал? – спросил Оди, пока шлюзовой люк медленно отползал в сторону.
– Это невозможно, сэр.
– Вот-вот, куску железа… извини, Фабиан, я хотел сказать, что твоим микросхемам памяти и то понятно, что это невозможно.
Они окунулись в беспроглядную тьму, и первым ощущением, разумеется – только для Оди, был резкий неприятный холод, проникающий в легкие и пощипывающий лицо. Температура в грузовом отсеке держалась в пределах -40 по Цельсию. Когда зажгли свет, и занавес мрака, словно его развеяла магия электричества, мигом исчез, взору открылась слегка удручающая картина… Даже не слегка, а удручающая довольно серьезно. Таких слабонервных как Оди – в особенности. Короче, произошла очередная встреча с пассажирами – самыми безмолвными, неподвижными и абсолютно безмятежными обитателями «Гермеса».
Трупы лежали аккуратно, уложенные штабелями. Немудрено, что Айрант дал им кощунственное прозвище «консервы». Запаянные в прозрачные полиэритановые пакеты, они были хорошо видны, будто завернутые в обыкновенный целлофан: их навеки застывшие лица, яркая, можно сказать – праздничная похоронная одежда, замороженные тела: без дыхания, без мимики, без признаков хотя бы случайного движения. При жизни такие разные, не похожие ни по характеру, ни по внешности люди с наступлением Вечности все до одного становятся одинаково молчаливыми и абсолютно беспристрастными.