Обменные курсы
Шрифт:
– Эксперт, – говорит Танкич, указывая на Петворта вилкой.
– А, эксперт. И что же вы экспертируете? – спрашивает Катя Принцип. – Я, увы, не знаю.
– Преподавание английского, – отвечает Петворт. – И всё.
– Правда? В таком случае вы должны показать свое умение на профессоре Руме, – говорит Катя Принцип. – Он ужасно говорит по-английски. За этот завтрак мы должны его подтянуть.
– Да, мой инглиш росо [15] , я всё ошибаю, – кивает профессор Рум. Он засунул салфетку за воротник белой рубашки.
15
мало (исп.).
– Ничего,
– Не все, – замечает Петворт.
– Но подумайте о нас! – восклицает Катя Принцип. – Мы всего лишь маленькая страна на большой карте мира. И говорим всего лишь на глупом маленьком языке, которого никто не понимает. Даже мы.
– Доктор Петворт старается его выучить, – вмешивается Любиёва (она сидит напротив Веры). – Он хочет прочесть вашу книгу.
– Не тратьте сил, – говорит Принцип. – Моя книга такая хорошая, что ее можно понимать на любом языке. А сейчас мы делаем реформу, и то, что вы запомните на этой неделе, будет бесполезно на следующей.
– Теперь мы должны менять вывески, это очень плохо, – вставляет Вера.
– Нет, очень хорошо, – возражает Катя Принцип.
Официант в жилете перегибается Петворту через плечо и наполняет его бокал прозрачной жидкостью.
– Ротьвиттіі? – спрашивает тот.
– Теперь нельзя говорить «ротьвиттіі». Ротьвутту, – поправляет Вера.
– В любом случае это не ротьвутту, – вставляет Принцип. – Это лубудусс, делается из сливы.
– Думаю, кикрак, – говорит Любиёва. – Из груши.
– Нет, из сливы, – возражает Катя Принцип. – Я – писатель. Я всё знаю.
– Всё? – спрашивает Вера.
– Да, всё, – отвечает Принцип. – Например: я не бывала прежде на официальных приемах, но знаю, товарищ Танкич сейчас встанет и расскажет о наших огромных культурных достеженнях. А потом вы, товарищ Петвит, расскажете в ответ о ваших надоях.
– О моих надоях? – изумляется Петворт.
– Конечно, они нас очень сильно волнуют, – говорит Принцип. – Зачем, по-вашему, мы добирались так далеко, по Слаке, под дождем?
Пророчество сбывается: Танкич уже встал, стучит ножом по бокалу и начинает говорить, быстро, с жаром.
– Товарищи, – переводит Любиёва, когда он делает паузу, – мне приятно представлять здесь нашего министра культуры, который сожалеет, что он сейчас в другом месте и не может приветствовать нашего превосходного гостя, товарища Петвурта.
– Наш министр культуры, – шепчет Принцип в ухо Петворту, – солдафон, который прочел одну книгу. Лучше чем предыдущий: солдафон, который не прочел ни одной книги.
– Говорит, мы гордимся приветствовать вас в нашей стране, которая делает большие достижения, как экономические, так и культурные. С феодальных и буржуазных времен мы совершили большой прыжок вперед.
– А кто не совершил? – шепчет Принцип.
– Наш народ поддерживает развернутые повсюду программы ускорения, – говорит Любиёва. – Продукция агропромышленного комплекса выросла за время социализма в тридцать
– И мы больше не сидим друг у друга на голове, – шепчет Принцип.
– Наша Академия искусств и наук делает замечательные науки, которые представляет тут профессор Рум. Наш Союз писателей насчитывает более тысячи членов, которых представляет тут товарищ Принцип.
– К вашим услугам, – шепчет Принцип.
– Товарищ Петвурт, в своей поездке вы увидите многие великие достижения, – переводит Любиёва. – Мы надеемся, что они вам понравятся и вы расскажете о них в своей стране. Вы увидите многие красоты нашего наследия, но я хочу сказать тост за самые лучшие. Добро пожаловать, и выпьем за наше главное сокровище: за прекрасных дам.
Танкич садится, улыбаясь Петворту.
– Хорошая речь, очень плохой тост, – замечает Катя Принцип. – Это за меня, значит, я не могу пить.
– Товарищ Петворт, ваша очередь, – говорит Вера.
– Пожалуйста, расскажите о ваших надоях, – напоминает Принцип.
– Кто, я? – недоумевает Петворт, но его с обеих сторон выталкивают вверх; он обнаруживает, что стоит и обводит глазами собравшихся.
– Друзья, – говорит он.
– Товарищи, – поправляет Принцип.
– Товарищи, – говорит Петворт. Комната слегка вращается, и слова, его хлеб, почему-то не идут с языка. Однако, поскольку слова – его хлеб, он решает сказать слово (из тех, что сейчас почему-то не идут с языка) о социолингвистике, и конкретно о различии в речевых практиках у разных народов: немцы вдохновенно говорят о Канте и Бетховене, американцы – грубовато о просторах и далях, норвежцы – поэтично о горах и рыбе, русские – с гордостью о промышленности и спорте, а британцы – только о погоде и только ворчливо. На ум приходит иллюстрация, не самая удачная, как осознает Петворт минуту спустя, рассказывая анекдот о том, что женщины разных народов вроде бы говорят после соития. Француженка: «Что, уже всё? Так быстро?» Скандинавка: «Моя тоска почти рассеялась». Американка: «Классно! Как, ты сказал, тебя зовут?» Русская: «Ты внес большой вклад». Немка: «Ладно, теперь пошли поедим». Англичанка: «Ну что, милый, тебе получше?» Пример и впрямь не самый удачный; Любиёва, которая лихорадочно записывает, чтобы потом перевести, останавливается и укоризненно смотрит на Петворта поверх очков.
– Это шутк? – спрашивает Танкич.
Вероятно, самое время вывести мораль, поднять бокал, сказать тост, а за что предлагать тост, как не за язык?
– За язык, – говорит Петворт. – За слова, которые объединяют нас и сближают.
– Не очень хорошая речь, – говорит Катя Принцип, сжимая Петвортуруку, когда тот садится. – Я по-прежнему ничего не знаю про ваши надои. Но тост мне понравился. Я могу его выпить.
– Товарищ Петвурт, – укоряет Любиёва, перегнувшись через стол. – Вы не дали мне времени вас перевести. И вы сделали шутк, а это очень трудно.
– Можно не переводить, – говорит Катя Принцип. – Все примерно поняли, кроме профессора Рума, а я думаю, он слышал речи раньше. О, смотрите, профессор Рум хочет вам что-то сказать. Что вы хотите сказать, профессор Рум?
– О, эта дама – шалушка, – ухмыляется через стол Танкич.
– Он спрашивает про политику в вашей речи, – объясняет Катя Принцип. – Он хочет знать, в нашей лингвистической революции вы поддерживаете силы стабильности или реформу.
– Я незнаком с ситуацией, – отвечает Петворт. – В моей речи не было политики.