Обнажая запреты
Шрифт:
Дан
— Знакомься, сынок — Андрюша. Твой брат.
Отец осторожно передаёт мне в руки кряхтящий свёрток, настолько лёгкий, что я застываю как вкопанный. И это, наверное, не самый подходящий момент думать о пришельцах, но что поделать. Крошечный курносый нос, бесцветная полоска рта и вязь вен, чётко проступающих под полупрозрачной синюшной кожей, совсем непохожи на черты пышущих здоровьем младенцев
Этого малыша страшно выронить, потому что руки почти не чувствуют вес, и в то же время панически боязно сжать пальцы, таким он выглядит беззащитным.
— Ну привет, богатырь, — волнение неузнаваемо ломает мой голос.
Дети меня всегда пугали до озноба. С ними непонятно ни как себя вести, ни как обращаться. Вместо привычной уверенности, чувствуешь беспомощность. Вместо силы — слабость; страх сделать что-то не так. А ещё странно и щекотно в груди от внезапной мысли, что возможно скоро я точно так же возьму на руки нашего с Анютой первенца.
Я смотрю в сморщенное личико размером меньше моего кулака и от прилива эмоций спирает дыхание. Не знаю, как описать это ощущение. Просто я и раздолбай, который бездумно прожигал свою жизнь раньше вдруг стали разными людьми. И случилось это ровно секунду назад, когда расфокусированный взгляд братишки зацепился за мою наверняка растерянную физиономию.
Это что — первая улыбка?
Мне?!
— Кажется, ты ему понравился, — глухо произносит отец. Подозрительный блеск его глаз заставляет меня отвести взгляд. Едва ли я сейчас способен выдать хоть что-нибудь внятное.
Где сейчас тот непрошибаемый Север, который болт ложил на родственные связи и обвинял своего старика во всех смертных грехах? Я стою посреди палаты в белом халате, смотрю на брата и пытаюсь нащупать в себе прежнюю ненависть, но все причины цепляться за неё кажутся пустыми. Пусть папаня хоть на десяти моделях женится — в нас всё равно будет течь одна кровь. А теперь и в Андрюхе.
Мне не терпится поделиться с Аней новыми ощущениями. Тело здесь, а мысли опережают время. Никогда не любил откровенничать, а сейчас хочется. Невыносимо.
Но не с ним.
— Спасибо… За то, что позвал, — поясняю, видя недоумение отца. Передаю ему брата, собираюсь спросить, скоро ли выписка, но немного не успеваю, потому что дверь в палату открывается и заходит извечный раздражитель в лице моей мачехи.
В халате и без косметики образ мученицы обыгран на все сто. Впрочем, ни жалости, ни уважения эта красивая бестия во мне по-прежнему не вызывает. Надеюсь, она хоть Андрюху любить будет.
— Мне пора, — спешу попрощаться на мирной ноте, пока остатки дружелюбия не выветрились окончательно.
Выхожу из клиники, сажусь в машину, захлопываю дверцу и засовываю руку в карман, чтобы достать телефон. Хочу позвонить Анюте. Надо бы выяснить чего молчим.
А выяснять и не приходится. Сообщение с её номера заставляет
«21:10 "Макдак" на углу сквера. Не опаздывай. И да, не звони мне. Это сюрприз»
Действительно, мой встречный звонок остаётся без ответа. Она сбрасывает. Я усмехаюсь, решая не настаивать. Состояние такое… Неописуемое. Легко, будто гору с плеч скинул. И это без преувеличения стоит того, чтобы не портить Малой настроение своей упёртостью. Благо заняться есть чем.
Весь день мотаюсь по поручениям матери. Она решила перекрасить стены в одной из комнат. Моя егоза всегда затевает ремонт, когда сильно нервничает. Стараниями отцовской наседки снимки, где он с Андрюхой на руках уже с утра есть во всех соцсетях. Не сомневаюсь, что причина только в этом.
— Красиво, — я убираю с пола полиэтиленовую плёнку, забрызганную краской. Складываю в большой мусорный пакет. — Если надумаю облагородить свою берлогу, тоже выкрашу всё в кремовый.
— Это айвори, — поправляет мать. — Или цвет слоновой кости. Ласкает взгляд, правда?
— Конечно.
Да мне всё равно на самом деле, лишь бы не траурный. Нечего подкармливать депрессию. А этот светлый, позитивный — то, что доктор прописал.
За окном начинает смеркаться. Я криво усмехаюсь внезапной мысли, что двадцать пять лет — поздновато для первого свидания. Настоящего свидания. В смысле с интересным себе человеком, а не просто сексуальным объектом.
— О чём думаешь?
Снова улыбаюсь, теперь уже в открытую. Всё-таки это чисто материнский скилл, заводить нужный разговор в нужное время.
— Как ты поняла, что любишь отца?
Она мягко смеётся, стягивая с рук резиновые перчатки.
— Он долгое время выводил меня своим равнодушием. Потом я узнала, что беременна тобой и знаешь… наверное, именно тогда призналась себе, что моей любви хватит на двоих.
— А отец?
— А что отец? Отцу уже некуда было деваться, — тихо признаётся она. Затем голос крепнет, приобретая режущие нотки самоиронии. — Теперь остаётся только гадать, почему он всё-таки ушёл: тоже полюбил или начал задыхаться моим обожанием.
— Я всё время думал, что вас свела взаимность.
— Нас свёл мой эгоизм, — сухо рубит мать и достаёт из мини-бара бутылку белого вина. — Будешь?
— Нет, мне уже пора. Одна точно справишься? — уточняю, имея в виду вот совсем не уборку.
В крайнем случае посидеть с Анютой можно и здесь. Мои две женщины прекрасно между собой ладят.
— Поезжай, спокойно. Неужели ты думаешь, что я спасую перед какой-то хандрой?
— Я уже не знаю, что думать.
— На самом деле всё просто. Я хотела любить твоего отца, а чего хочет он сам никогда не спрашивала. Потому что в глубине души знала ответ, и тот мне сильно не нравился. Прости если заставила считать иначе. Всё в порядке. Правда.