Обнаженные чувства
Шрифт:
— Хорошо, тогда кто же побывал в кабинете в мое отсутствие?
На противоположном конце провода установилось напряженное молчание. Затем голос Стеллы четко отрапортовал: «К вам приходила Глория Риардон. С документами от мистера Хансена».
Несмотря на раздражение, Дэвид хмыкнул. Ни одна секретарша, кроме Стеллы, не знала, как докладывать о приходе Глории, которая одновременно являлась любовницей Говарда Хансена и его «помощника по административной части».
— Спасибо, Стелла.
Прежде чем раскрыть журнал, Дэвид уселся в кресло. Если журнал оставила Глория, значит, он содержал
Слово «стерва» характеризовало Глорию, красавицу со светлыми волосами, лучше всех прочих. Оттого Дэвид, еще не раскрыв журнал, почти наверняка знал, что его ждет неприятный сюрприз, на которые Глория была великой мастерицей.
Несмотря на ленч и два бокала мартини, которые он пропустил до еды, Дэвид почувствовал, как внизу желудка стала образовываться противная сосущая пустота.
Неужели это Ева? Нет, она не могла этого сделать, даже ради того, чтобы досадить ему!
Но результат был налицо. Дэвид чувствовал, как его охватывает злость, но, на удивление, к этому чувству примешивалось другое, тоже знакомое — ощущение сильного напряжения в паху, которое он всегда испытывал, глядя на Еву. А в журнале действительно было на что посмотреть. Статья компоновалась из четырех полос текста и фотографий, и на центральном развороте красовалась Ева собственной персоной в цвете и не совсем одетая. Вся подборка носила название «Много лиц у Евы», автором же текста и фотографий значился некий Том Катт, чьи инициалы красовались внизу.
«С нашей стороны потребовалось немало мужества, чтобы убедить мисс Еву Мейсон, самого очаровательного комментатора на телевидении Сан-Франциско, сфотографироваться для нашего журнала. Ева, фотомодель в прошлом, знаменита тем, что, позируя, никогда не демонстрировала себя больше, чем того требуют приличия. И понятно, поначалу она была озадачена нашим предложением, особенно когда мы ей сообщили, что все прочие манекенщицы худы, как спички, и не удовлетворяют тем высоким требованиям, которые существуют в нашем издании…»
Далее следовало продолжение, но Дэвиду совсем расхотелось читать. Он разглядывал фотоснимки Евы, сделанные в разных ракурсах и в различных нарядах: Ева в даровом костюме, готовящая очередную телепередачу; Ева и ее соседка по квартире Марта, занятые приготовлением ужина у себя дома; Ева в опере, рука об руку с напыщенным толстым старцем; Ева, читающая книгу, — лицо без косметики, но от того не менее очаровательное.
Его пальцы вздрогнули, когда он добрался до разворота. В отличие от предыдущих снимков, довольно банальных, этот выглядел как настоящий шедевр. Том Катт, он же Джерри Хормон, он же «торговец телами», и в самом деле превзошел себя, создавая разворот. На заднем плане искрился не поддельный, а самый настоящий водопад, и мириады его брызг легким туманом зависали на всем пространстве снимка. На переднем плане влажно зеленели заросли кустарника. И наконец, из ветвей смело выступала Ева, чуть прикрытая листвой, загадочно улыбающаяся, со сверкающими капельками воды на коже… (он вспомнил росинки пота, выступавшие на ее теле, когда она уставала от любви:). Любой ценитель мог бы сказать, что у этой манекенщицы безукоризненная фигура.
— Я
Боль в паху стала почти непереносимой, такой же грубой и животной, как злоба, наполнявшая его сердце.
— Как она все-таки осмелилась на подобное, прекрасно зная его отношение к женщинам, выставляющими свои прелести на всеобщее обозрение? — Дэвид ощутил новый прилив злости и сжал кулаки. — Лицемерная шлюха! Стоило ли верить теперь во все пролитые ею слезы, признания, которые она тысячекратно произносила, умоляя его не уходить, потому что он единственный мужчина на свете, которого она любит и будет любить всегда.
Резко прозвучал зуммер телефона и поймал его врасплох. Он знал, что звонит Глория, и не торопился поднимать трубку, хотя понимал, что хочешь не хочешь, но ему придется с ней разговаривать. Стоявший на его столе и теперь надрывавшийся от звонков аппарат соединял его непосредственно с офисом Говарда Хансена, а Говард являлся старшим партнером адвокатской фирмы «Хансен, Хауэлл и Бернстайн», известной в городе больше как «Ха, Ха и Бэ».
Чаще всего ему звонила Глория, хотя иногда это делал и сам Говард. Телефон по-прежнему надрывался, и, прежде чем снять трубку, Дэвид сделал глубокий вдох, словно перед прыжком в воду.
— Дорогой, ты уже справил свое маленькое удовольствие? Держу пари, что я, наконец, догадалась, почему ты всегда такой неприступный.
Остается только выяснить, каким образом она ухитрялась скрывать все эти выпуклости под узкими платьями?
— Послушай, Глория! Не понимаю, о чем ты? Ты прекрасно осведомлена о нашем разрыве с Евой. И мне на нее совершенно наплевать — пусть хоть в порнофильмах снимается. А если ей понадобится реклама, то я уж для такого случая постараюсь, — он вдруг понял, что позволил накопившемуся раздражению прорваться наружу, и постарался взять себя в руки.
Глория хихикнула — она всегда радовалась, когда предоставлялась возможность напакостить ближнему.
— Ты мне обязательно расскажешь о ваших отношениях, любимый, и со всеми подробностями. Но только когда успокоишься и прекратишь дышать мне в ухо, как ревнивый подросток. Передохни. — В трубке щелкнуло, и разговор прервался.
Сам того не желая, Дэвид опять принялся рассматривать фотографии Евы в журнале. Ну, «конечно, и как он сразу не догадался?! Она решила позировать для „Стада“ только для того, чтобы досадить ему и заставить его понять, что он потерял в ее лице. Да, таким образом Ева пыталась напомнить Дэвиду о себе. Ее назойливость раздражала его.
— Все равно она шлюха, — пробормотал он, и ему вдруг очень захотелось сообщить Еве об этом. Самое странное — это то, что он был уверен в том, что в эту минуту Ева тоже думает о нем. Некоторые мысли приходили к ним в голову одновременно.
— Проклятая телепатия, — говорила она в таких случаях.
Ругая себя последними словами за проявленную слабость, Дэвид не сдержался и набрал телефон квартиры, которую она снимала вместе с Марта. Бесполезно. Ее не было дома. Она слишком много работает, — да разве она сама не говорила ему об этом тысячу раз?