Обольщение красотой
Шрифт:
— Последнее, что мне нужно, это привести с собой одного из ее отвергнутых поклонников.
— Я не один из ее поклонников, — заявил Гастингс тоном мальчишки, застигнутого с рукой в банке с печеньем. — Я никогда не ухаживал за ней.
— Только потому, что ты слишком гордый.
Гастингс мог обманывать весь остальной мир, но для Фица он был открытой книгой.
— Отстань. — Гастингс осторожно потрогал щеку, на которой кулак Фица отставил заметный синяк. — И почему ты меня так хорошо знаешь?
— Потому что я твой друг.
— Если ты скажешь хоть
— Я ничего не говорил ей в течение тринадцати лет. С какой стати начинать сейчас? — Он поставил чашку с кофе. — Мне пора.
— Передай Мартину мой привет, хорошо?
— Непременно. Он его надолго запомнит.
Венеция откинула одеяло и встала с кровати. Она могла бы и дальше лежать без сна, ворочаясь в постели, если бы не болезненные ощущения вокруг сосков, ставших непривычно чувствительными. Ей и раньше приходилось жить с разбитым сердцем, но на этот раз ее мучения дополнились приступами тошноты, не имевшими ничего общего с любовными страданиями.
И она ужасно устала. Несмотря на рой мыслей, кружившихся у нее в голове, она уснула, поднявшись к себе после пятичасового чая. Странно, учитывая, что она не имела привычки спать днем, тем более в такое неподходящее время.
Она потихоньку спустилась вниз. В кабинете Фица хранилась энциклопедия, где имелась глава о находках следов ископаемых животных. Плита, подаренная ей Кристианом, находилась на складе — не дай Бог, он узнает, что миссис Истербрук обзавелась подобным объектом. Конечно, рисунки в книге едва ли могли служить достойной заменой, но у нее больше ничего не было, что связывало бы ее с Кристианом. А она так нуждалась в напоминании, что он готов на все, лишь бы и дальше наслаждаться ее обществом, и что ее присутствие в его жизни значит для него не меньше, чем ежедневный восход солнца.
Но в кабинете она обнаружила Фица, в одной рубашке, с бутылкой вина и бокалом под рукой.
— Опять не можешь заснуть, Венеция?
Она села в кресло напротив него.
— Выспалась после чая. А что ты…
Она забыла, что собиралась сказать, увидев небольшое пятнышко на его рубашке.
— Это кровь?
— Гастингса.
— Почему на тебе кровь Гастингса?
— Это длинная история. Я поговорил с Эндрю Мартином с глазу на глаз.
— На кулаках?
— Это входило в мои намерения, но с таким же успехом я мог бы поколотить пасхального зайца [10] .
10
Пасхальный символ в западноевропейской культуре в виде зайца или кролика.
Со своей невинной внешностью Мартин и впрямь подходил под такое описание.
— В таком случае, что ты сделал?
— Объяснил ему, чем рискует Хелена. Сказал, что если мы сумели проникнуть в их секрет, смогут и другие. Что если он любит ее, то должен держаться от нее подальше.
— Думаешь, он последует твоему совету?
— Он
— Моя очередь?
— Твой желудок не мог пострадать от рыбы. Я наблюдал за тобой. Ты разрезала филе и гоняла кусочки по тарелке, так и не съев ни одного.
— Возможно, это было что-то другое.
— Возможно.
Почему у нее такое чувство, будто Фиц говорит не о другом блюде, которое они заказали в «Савое»?
— Пожалуй, мне лучше вернуться в постель.
Венеция уже добралась до двери, когда Фиц поинтересовался:
— Он не женат, надеюсь?
Она, не оборачиваясь, отозвалась:
— Если ты говоришь о герцоге Лексингтоне, то я вполне уверена, что нет.
— Я имел в виду не его.
Гениальный ход, если позволительно так говорить о себе. Теперь она может ответить со всей честностью.
— Тогда я не знаю, кого ты имел в виду.
Кристиан отшвырнул в сторону еще один смятый листок бумаги.
Он наслаждался, когда писал письма своей возлюбленной, рассказывая о том, как провел день, делясь мыслями, которые его посетили, как если бы он разговаривал с ней. Но сегодня вечером эти несколько строк давались ему с трудом.
Что он мог сказать ей? «Когда я увидел миссис Истербрук, я тут же снова попал под ее очарование. Вам будет приятно узнать, что, когда я опомнился, все встало на свои места. Но до того момента я меньше всего думал о вас»?
Конечно, он мог бы вообще не упоминать о миссис Истербрук. В конце концов, он отправился в «Савой» и поговорил о баронессе с вдовствующей герцогиней. Этого более чем достаточно, чтобы заполнить письмо умеренной длины. Но это было бы ложью по умолчанию.
Недопустимо лгать своей возлюбленной.
«Любовь моя!
Сегодня я прошел испытание в образе миссис Истербрук и не могу сказать, что я его выдержал. Оказывается, я вовсе не так невосприимчив к ее чарам, как утверждал. Я не сделал ничего такого, за что должен бы просить у вас прощения, но я обнаружил, что мне трудно оправдать направление моих мыслей.
Вы нужны мне. Если моя слабость возрастает из-за расстояния, которое разделяет нас, логично предположить, что ваше присутствие придаст мне сил.
Приезжайте скорее. Вы легко найдете меня.
Ваш преданный слуга, К.»
Глава 13
Милли вскрыла первое письмо из своей стопки утренней почты.
— Дорогой, из надежного источника сообщают, — сказала она, пробежав глазами страницу, — что ты разбил сердце бедной Летти Смайт.
Венеция и Хелена предпочли позавтракать у себя в комнатах, и супруги, имея столовую в своем полном распоряжении, могли позволить себе для разговора более личные темы.