Оболтус для бизнес-леди
Шрифт:
Никита кивнул, взял Олю под локоть и направил к дегустационному залу. Но вход оказался платным, а у кассы толпилось слишком много народа.
– В зале наверняка такая же толкотня, – сказала Оля, хмурясь. – Вряд ли…
Договорить она не успела – громыхнула закрытая створка двери, долговязый служащий в темно-зеленой форме ахнул и отскочил, и практически сразу раздался душераздирающий рык: «Это вы называете гулянкой?!!» Очередь из желающих купить билет мгновенно расползлась в стороны, точно убежавшая каша. Из зала, шатаясь, выплыл крепкий бородатый мужичок в дорогом костюме
– Народ, заходи! – проревел он, распахивая наконец-то сдавшуюся створку двери. – Пить будем! Есть будем! Разве так русский человек гуляет?
Присутствующие захихикали и загалдели: конечно, не так, билеты какие-то придумали!
– Он пьян, – тихо констатировала Оля.
Никита лишь улыбнулся в ответ.
– Народ, заходи! – продолжил зазывать мужичок, раскачиваясь на месте. – Квашеной капусты нет, и шабли их рот вяжет, но мы и сами с усами! – Он достал из внутреннего кармана пиджака приличных размеров плоскую флягу и многообещающе потряс ею в воздухе. – Народ, заходи!!!
И народ, настойчиво оттесняя подоспевшую охрану, радостно хлынул в зал за своим предводителем – даешь вино массам! На дегустацию устремились даже те, кто пить не собирался.
– Мне кажется, эта неделя «Виномании» войдет в историю как самая демократичная, – прокомментировал Никита. – Пойдем и мы.
Из зала донесся продолжительный грохот.
– Не думаю, что это хорошая идея, – скептически ответила Оля, делая осторожный шаг в сторону распахнутых дверей.
Раньше она бы точно развернулась и уверенно ушла прочь, а теперь любопытство подталкивало вперед… Впрочем, не только ее, зрителей было предостаточно.
– Руки прочь! – раздался громкий бас, и через пару секунд какой-то мужичок пушечным ядром вылетел из зала. – Руки прочь от рабочего человека!!! – заорал он, мотнув богатой бородой, а затем с язвительным смаком добавил: – И шабли ваше – поганое!
Вслед за ним с опозданием в пару секунд вылетели три охранника. Один из них поскользнулся на валявшемся плаще, проехал вперед, спилотировал в сторону Ольги, крякнул «извините» и тут же, поднявшись, устремился за возмутителем спокойствия.
Оля, коротко вскрикнув, отскочила назад, наступила на ногу Никиты и оказалась в его крепких объятиях.
– И ты еще спрашивала, почему я покинул Лондон? – усмехнулся он. – Да там такого никогда не увидишь!
– Не очень-то он похож на рабочий класс, – усомнилась Ольга и, развернувшись лицом к Никите, спросила: – А все-таки, почему ты вернулся?
– Там холодно, – коротко ответил он и подумал о Маше. А кого еще он мог вспомнить в этот момент? Зеленые глаза, три точечки-родинки на правой щеке, пухлые зовущие губы… Он целовал их десять лет назад и целовал сейчас – они сохранили свой медовый с горчинкой вкус. Он вернулся, потому что здесь его дом и потому что здесь женщина, которую он так и не смог забыть. Она манила, она кружила, она звала… И она должна принадлежать ему, потому что должна – и все, потому что этого хотят сердце и тело. А душа? – Не оборачивайся, – сказал Никита, – там твой бывший муж.
Он
Глаза Петра Петровича Шурыгина напоминали чайные блюдца. Глаза Льва Аркадьевича Замятина, наоборот, сузились и превратились в щелочки. И тот и другой стояли, точно громом пораженные – не двигаясь, не произнося ни звука. Кругом кипела жизнь, шумная, пестрая, но эти двое видели только одно и никак не могли прийти в себя. Картинка шокировала, задевала тайные струны души и отчаянно дергала за нервы.
– Твой сын… – наконец-то протянул Петр Петрович.
– И твоя дочь… – дополнил Лев Аркадьевич.
Они опять замолчали – сказанного и так было слишком много.
Нет, Никита не обнимал Машу Сереброву, не прижимал ее к своей груди, не ласкал и не шептал ей на ухо какие-нибудь витиеватые глупости – рядом с ним была совсем другая девушка и на нее было обращено его… м-м-м… внимание.
Ольга Шурыгина.
Ольга Петровна Шурыгина.
– Галлюцинация, – выдохнул Лев Аркадьевич и взъерошил и без того вставшие дыбом рыжие волосы. Он вынул из кармана платок и, не найдя ему применения, повернулся к другу и озадаченно спросил: – Как это понимать?
Петр Петрович ответа не знал. Его средняя дочь, его Оля, в данный момент находилась в объятиях Никиты Замятина. «Когда успели? – пронесся в голове вихрь изумления. – Когда успели???» Затем мысли сделались бессвязными. Петру Петровичу стало жарко, затем холодно и снова жарко. Ему захотелось броситься к слившейся в единое целое парочке и прояснить ситуацию. Но ноги стали ватными, а дурацкая неловкость заерзала в груди, настойчиво рекомендуя воздержаться от резких движений. Оля в объятиях мужчины… в людном месте… этого не может быть! С ее-то характером! С ее-то взглядами на жизнь!
– Твой сын… – еле слышно повторил Петр Петрович.
– И твоя дочь… – более бодро отозвался Лев Аркадьевич. Теперь на его лице читалась явная радость: «Это не Мария Сереброва! Это не она!» – Ты думаешь мы… э-э-э… все правильно поняли?
– А есть какие-нибудь варианты?
– Вряд ли.
– Он встречается одновременно с двумя женщинами, и одна из них – моя дочь!
Петр Петрович побагровел и сильно подтолкнул друга к яркому рекламному стенду. Лев Аркадьевич ухнул, как сова, и, несмотря на комплекцию, быстро и точно справился с заданной траекторией. Теперь ни Никита, ни Ольга видеть их не могли.
– Они нас заметили?
– Нет, мы же сбоку стояли, а они там, – размахивая руками, нервно ответил Лев Аркадьевич. С недавней радостью ему пришлось попрощаться, потому что ей на смену пришло непомерное чувство вины: персона Маши Серебровой вновь замаячила на горизонте… В это трудно поверить, но, похоже, его сын за столь короткое время умудрился образовать классический любовный треугольник, в котором Оля могла оказаться исключительно по собственной наивности. «Никита, надеюсь, этому есть вполне нормальное объяснение…» Но какое? Самостоятельно отыскать ответ Лев Аркадьевич не мог.