Оборот третий. Яйца Нимиры
Шрифт:
— Что?
— Ну, когда перекинул через плечо котомку и пошёл по коридору, вдруг обернулся и поклонился мне. Тоже как будто с насмешкой. Согласитесь — странноватое поведение для шестнадцатилетнего мальчика, но в тот день я велела себе выбросить этот эпизод из головы, у меня хватало других забот, и я решила, что всё надумала. Прошло несколько недель. Больше на моих глазах Сеприта никто не обижал — хотя я догадывалась, что за моей спиной это по-прежнему происходит, и пару раз слышала от коллег, что им тоже приходилось вмешиваться. Меня удивляло, что в школе ни разу не появились родители Сеприта, но Агнесса Витольдовна сказала, что Сеприт, весьма вероятно, скрывает происходящее от родителей. «Это обычная ситуация, — объяснила она. — Сеприт неглуп и понимает,
Робин потупилась.
— Можно, догадаюсь? — попросил я. — Он сюда припёрся, так?
— Откуда вы знаете? — вскинулась Робин.
Я развёл руками:
— Ну, вы сами сказали, что у пацана сложная ситуация. Я бы тоже искал, где оттянуться. Родители-то у него есть, вообще?
— Не знаю. По документам есть. По факту, насколько мне известно, их никто никогда не видел.
— Ясно. Продолжайте.
Робин вздохнула:
— Понимаете, Константин Дмитриевич, танцы для меня — такая же работа, как и учительство. Я уже почти год выступаю в этом клубе и ни разу не видела здесь никого из своих знакомых. Приватные танцы — очень недешёвое удовольствие, не говоря уж о том, что доступно оно только совершеннолетним… В общем, последний человек, которого я готова была увидеть здесь — мой ученик. И последний из учеников, которого могла бы вспомнить в этой связи — Сеприт. Но получилось так, как получилось.
… — Да, честно говоря, надоело до смерти. Не думал, что быть ничтожеством так утомительно. — Дожидаясь, пока Робин наполнит бокалы, парень откинулся назад, положив руки на спинку кресла. Похоже было, что он воспринимает Робин не более, чем предметом обстановки. Интересовала его не танцовщица — разговор. — Шестнадцать лет под задрота кошу. Устал.
— Зато Альянс тебя потерял, — утешающе заметил собеседник — крепкий, гладко выбритый мужчина лет сорока.
— Ну, это да. — Парень потянулся к лежащим на столике сигаретам. Закурил. — Тьфу-тьфу, пока тихо. Хотя, конечно, бесит. Помню, статью одну читал, про то, как мужик из тюрьмы бежал — забрался в цистерну, которая дерьмо вывозила. На свободу выбрался, конечно, но запашок-то остался… Вот я себя сейчас так чувствую. Ни тебе подымить спокойно, ни побухать вечером — с утра ведь в школу похмельным не явишься. А уж как этим засранцам иной раз пробить хочется — ты был знал!
— Так, и пробил бы, — пожал плечами собеседник. — Молодняку оно — только на пользу. Тем более, и школьники-то по нынешним временам такие, что слава богу, если на уроках не пьют-не курят.
— Это, брат, смотря в каких школах. — Парень выпустил дым. — На помойках не побираюсь, мне проблемы не нужны. Но подустал, конечно. Нормальной жизни хочется. Чтобы хоть девчонки вокруг — не малолетки сопливые. — Он улыбнулся Робин, подмигнул. — Ну ладно, ничего. Этот год дотерпеть — а там, глядишь, закончу то, что начал. И тогда уж мне никакой Альянс никуда не упрётся… Чего притихла, милая? — Парень повернулся к Робин. — Спляши, что ли.
Робин встала. Парень с удовольствием огладил взглядом ее фигуру.
— Какую мелодию желаете?
Парень вдруг усмехнулся.
— Давай-ка вот эту, — и засвистел популярный мотив. Повернулся к собеседнику, пояснил: — Меня под эту песню сегодня в школе тиранили.
Собеседник осуждающе покачал головой и проворчал что-то насчёт зарвавшихся малолеток. А устремившаяся к музыкальному ящику Робин замерла и обернулась. Вспомнила, как коллега в учительской рассказывал, что одноклассники снова издевались над Сепритом: орали популярную мелодию и заставляли мальчика подпрыгивать, наступая ему на ноги.
— Нету такой песни, что ли? — неправильно понял парень.
— Есть. — Робин внезапно осипла. — Сейчас найду.
Перебирая в ящике названия
Невысокий, жилистый. В стильном, явно сшитом на заказ костюме, ступню в дорогущем ботинке забросил на колено. Под костюмом — шёлковая рубашка, в их мире такие не шьют. Стоит, наверное, не дешевле костюма. Парень казался худощавым, но Робин вдруг почему-то подумала, что, если понадобится, справится с любым из клубных амбалов-охранников.
Если этого стилягу одеть в застегнутую на все пуговицы убогую школьную рубашку… нелепые брюки, тупоносые ботинки… зачесать на лоб волосы, небрежно откинутые сейчас назад… надеть уродливые очки…
— Чего копаешься? — поторопил парень. — Нету, так и чёрт с ней, любая сойдет. Заводи скорее, танцев хотим. — Он приглашающе взмахнул бокалом с вином.
Робин, выбрав песню, нажала кнопку. Из музыкального ящика полилась мелодия. Парень поставил бокал и принялся хлопать в ладоши, приглашая Робин поскорее начать танец. Его собеседник присоединился. А Робин с трудом заставила себя сдвинуться с места.
Теперь сомнений у неё не осталось. В кожаном кресле музыкального клуба развалился затюканный одноклассниками ботаник Сеприт.
— Я танцевала, — продолжила Робин, — но они оба быстро перестали обращать на меня внимание. О чём-то разговаривали — у меня сложилось впечатление, что вообще пришли в клуб вовсе не для того, чтобы смотреть на танцы. Им нужно было пообщаться в… приватной обстановке. Из их разговора до меня доносилось немногое, я мало что понимала. Разобрала только, что тот человек что-то привёз Сеприту, а позже должен был привезти что-то ещё. Они продлили моё время на час, официант принёс ещё одну бутылку, потом ещё. Они потихоньку пьянели. И к концу второго часа — а это наш лимит, по правилам клуба ни одна девушка не танцует дольше двух часов, — Сеприт смотрел на меня уже очень заинтересованно. И это был не взгляд шестнадцатилетнего подростка — если вы понимаете, о чём я.
— Да понимаю, — успокоил я. — Я не такой тупой, каким выгляжу. А дальше что было?
— Дальше… я закончила выступление и ушла. А Сеприт явился в репитиционный зал — хотя, если честно, залом он только называется, на самом деле это место, где мы и репетируем, и переодеваемся, и отдыхаем между танцами. По правилам клуба гости не должны туда приходить, — пояснила Робин, — и, если такое вдруг происходит, мы должны немедленно вызывать охрану, но, видите ли…
— Не все девушки вызывают? — решил помочь я. — И начальство на это закрывает глаза. Так?
Робин покраснела и отвернулась:
— Да.
— Ясно. А в перерыве вы без масок, наверное?
— Нет, что вы! На работе мы всегда в масках, даже во время отдыха, это обязательное правило. Но, видите ли. Я не привыкла ходить с распущенными волосами, и в перерывах обычно заплетаю косу. Сеприт потом сказал, что узнал меня именно по ней. Когда он открыл дверь, а я вскочила с криком: «Что вы себе позволяете?! Убирайтесь немедленно!» — и перекинула косу через плечо, в этот момент узнал и, по его словам, аж протрезвел от удивления. Хотя тогда ничем себя не выдал. Усмехнулся, пробормотал извинение и ушёл. Из клуба, как мне сказал потом охранник, тоже. А я была сама не своя, через силу доработала смену и попросила охранника проводить меня домой. По дороге расспрашивала его о Сеприте и узнала, что в клубе он — не частый, но весьма желанный гость. Щедрые чаевые, никаких проблем. «Но он ведь совсем ещё мальчик!» — возмутилась я. Охранник засмеялся и высказался в том духе, что до таких «мальчиков» многим взрослым — расти и расти. А когда я сказала, что Сеприт заглядывал в репитиционный зал, удивился — до сих пор, по его словам, «парень» ни в чём подобном замечен не был. «Перебрал, должно быть, — сказал охранник. — Но приставать не будет, не боись. Раз прогнала — больше не полезет. Гордый».