Оборотень на диете или я ушла, и все наелись
Шрифт:
Потом, я решительно скомкала конверт, и, войдя в свою комнату, затолкала его под кровать. Схватив телефон, я проверила пропущенные вызовы. Кел сегодня не звонил.
Чтобы отвлечься, я сама позвонила всем, кому возможно. Сегодня вечером я поговорила с Мари, с Кики, с Вачеком, выдержала полуторачасовую беседу с Джулией. Затем, встретила вдрызг пьяного Бена, и уложила его спать. Кел все не звонил. Неужели, он не понимает, что его звонок мне нужен, как воздух!!
«Эгоистка, Эшли. Ты же не собираешься ему отвечать!» - попробовала я себя упрекать, и отмахнулась. Неважно.
Кел все-таки позвонил, я слушала звонки и постепенно успокаивалась. Тревоги этого дня свалили меня, и я погрузилась в беспокойный сон, судорожно сжимая в руке мобильный.
Всю ночь меня преследовал кошмар. За мной гонялись в пустоте две тени, кошки и волка. Я убегала, а они не отставали. Несколько раз я в поту просыпалась, чтобы вновь погрузиться в тот же сон. А письмо, казалось, горело у меня под кроватью, и сквозь деревянную раму жгло мне бок даже во сне.
Три дня. Три дня я не прикасалась к письму бабушки.
Проснувшись следующим утром, я словно отодвинула от себя события прошлого дня. В сознании что-то щелкнуло, наверно, сработал неведомый мне защитный механизм, и все произошедшее, стало казаться дурным сном, сказкой. Этого не было, и не может быть, упрямо повторяла я про себя.
Пухлый конверт я так и не выдернула из-под кровати, наоборот затолкала его ногой, подальше, в пыльный угол, и пошла завтракать. Наивно полагая, что это бессмысленное действие спасет меня, и поможет быстрее забыть, причем напрочь, все события минувшего дня.
Наскоро перекусив, и проводив отца на работу, я отправилась в город. Мне хотелось почувствовать себя просто человеком, пообщаться с людьми и забыть о звере внутри себя, будто его никогда и не было.
Для начала я решила посетить Эдну Фишер, старушка ведь меня приглашала. Сказать по чести, ее жилище произвело на меня не менее тягостное впечатление, чем вагончик Вика. Повсюду виднелись следы захламления и ветхости. Я подозревала, что бабуля очень одинока, ее никто не посещает, и у нее бедной по старости просто не хватает сил содержать свой дом в должном виде.
Я сидела на табуреточке в ее маленькой кухоньке, и старательно делала вид, что с аппетитом поедаю предложенное мне печение.
«Интересно. Эдна хранит эту выпечку со времен второй мировой войны? Для особых случаев так сказать? » - тяжело подумала я, откусывая кусочек. На вкус печенье отдавало плесенью. Впрочем, можно и потерпеть, однако, окончательно меня доконал таракан в чашке с чаем. Я бодро сделала вид, что поперхнулась и вылила чай в не очень чистую раковину.
– Миссис Фишер, скажите мне на милость, неужели, никто не приходит помочь вам по хозяйству? Я понимаю, ваши дети в Айдахо, но есть же социальная служба – в не котором раздражении воскликнула я.
– Еще, не хватало. Чтобы у меня украли все имущество. Знаю я этих негодников, чуть отвернешься, и они позарятся на мой фарфор – сердито прокудахтала Эдна.
Понятно. Тяжелый случай. По опыту я знала, старых людей переубедить крайне сложно.
– Хорошо. А можно я у вас приберу, мэм. Я не буду ничего брать, честное слово – мягко
– Ты хорошая девочка. Я тебе верю. Но мне неловко тебя утруждать – сказала Эдна, но моя идея, ей по-моему понравилась, и я взялась за тряпку.
Дальнейший разговор, оказался безынтересным. Мои попытки расспросить Эдну о Режине не увенчались успехом. Каждый раз при упоминании имени моей бабушки, она с маниакальным фанатизмом съезжала с темы и начинала тарахтеть о «страшной» необходимости хранить «венец девственности», и тому подобной чуши. Причем выражение шаловливый опоссум было одним из самых блеклых по сравнению с другими эпитетами, которыми неутомимая старушка именовала мужское достоинство. Лишь один раз Эдне удалось задеть меня, когда она невпопад сказала:
– Режина была настоящей волчицей –
Я непроизвольно вздрогнула и уронила швабру.
– Очень преданна Теодору – не замечая, моего замешательства, продолжила Эдна – твои дед с бабкой пример истинно правильных отношений.
Я попробовала развить эту тему, но без результата, старушка стала снова нудить о распущенности современной молодежи.
Я порядком подустала от разглагольствований Эдны, и когда закончила с уборкой ушла с чувством скрытого облегчения.
Вторым пунктом программы дня было устройство на работу. Николь встретила меня приветливо и очень удивилась моему предложению. Деликатно опустив тему о том, что в моде я понимаю как в устройстве трактора, она лишь упомянула, что платить мне много не сможет и возьмет на неполный день, плюс два выходных. Я замахала на нее руками, может вообще не платить, мне просто необходимо сейчас находится среди людей, иначе я с ума сойду. Но Николь твердо стояла на своем, мотивируя это тем, что ей стыдно меня эксплуатировать, я и так буду работать практически задаром. На том мы с ней и порешили.
Как миссис Блайт не уволила меня в первый же день, ума не приложу. Сегодня я по количеству допущенных оплошностей и нелепостей превзошла самое себя. Мало того, что я дважды завалила стойки с одеждой, упала и сбила с ног миссис Райт, владелицу швейной мастерской, так я еще и умудрилась подать мистеру Вагнеру, мужчине строгому и крайне консервативных взглядов, в качестве рубашки на выход женскую блузу, кошмарного розового цвета с большими рюшами. Мистер Вагнер от возмущения с минуту не мог разговаривать, а потом минут пять не мог прокашляться.
Затем, то ли по рассеянности, то ли от скудности ума, я ляпнула синьоре Нуньес, что блуза малинного цвета, которую она выбрала, безупречно подчеркивает выпуклость ее живота, чем оскорбила синьору, чуть ли не смертельно.
Далее ни в чем особо не сомневаясь, так как была занята скорбными думами о Келе, я вяло поинтересовалась у мистера Гроупа не слишком ли твердые поля у его стетсона и не будут ли они ему мешать спать, чем ввела беднягу в немалое замешательство.
С распаковкой и раскладкой нового товара тоже не заладилось, совершенно уверенная в своей правоте, я выложила в мужском отделе сапоги расписанные розами. Пришлось выслушивать визгливые выкрики мистера Уайта, о том, что он не голубой.