Оборотень
Шрифт:
И оттого, что человечество так огромно, а люди так разнообразны, оттого, что время — его время! — продолжает бег вместе с ним, он почувствовал вдруг себя такой маленькой, ничтожной песчинкой в необъятной пустыне, что, не допив шампанское, сел за уставленный консервами стол и заплакал.
27
Звонок прозвучал утром, когда Рыбаков отжимался от пола в упоре лежа.
— Слушаю, — сказал он в трубку, переведя дыхание. Секунд пять длилось молчание. Потом прозвучал приглушенный женский голос, будто бы издалека:
— Я знакомая Стаса Рачинского. Звоню по его просьбе. «Обернула
— И что он просил передать? — спросил он с наигранным безразличием.
«Или Кобылкина?..»
— Надо встретиться.
«Кобылкина! Боится опознания. Круглова со мной не общалась, голоса ее я не знаю, и опасаться ей было бы нечего».
— Где и с кем?
«Рачинский ведь раскололся — на повинную пошел. Они что же, не знают об этом?»
— На платформе «Турист». Будьте там в пять вечера. К вам подойдут, если приедете один.
Старлей хотел заставить незнакомку говорить подольше, но, судя по всему, ее хорошо проинструктировали, и потому она повесила трубку.
Зима, лес голый… Платформа наверняка просматривается и простреливается насквозь. «Не исключено, что они поведут слежку от самого дома. Юшков — спец по „наружке“: раскрутит сразу», — понял Рыбаков.
Ехать предстояло одному.
Он достал из железного ящика в кладовке «лимонку», набил патронами две обоймы.
— Все! — сказал опер вслух. — Ты мой, Кных!
…Как старлей и ожидал, слежки он не заметил — ни на вокзале, ни в электричке. Да и не такие они дураки, чтобы подставлять знакомые лица: его видели у «Сарагосы», знали досконально, сколько ему известно о проходивших по делу банды.
Рыбаков сидел, засунув руки в карманы меховой куртки, и старался не отрывать взгляда от маленькой дырочки, которую проделал в оконной изморози.
«Допустим, „жучка“ в палате Рачинского не было и разговора никто не слышал, — размышлял он, глядя на заснеженные сосны. — Но какая-то связь у Рачинского с волей должна быть. Плужников отпадает — он не стал бы распространяться о Кругловой, соврал бы, что не знает, кто она такая. Тогда кто?.. Зальц?.. Не понадобилось бы посылать Круглову. Почему же они все-таки позвонили? Появлялись ли в больнице Круглова и Кобылкина? И той, и другой отказывать в посещении не было оснований: Кругловой — как санэпидемнадзору, Кобылкиной — как матери его ребенка. Разумеется, в присутствии охраны и врача… Что их может интересовать? О чем проболтался Рачинский Калитину?.. Значит, после допроса и покушения на следователя канал перекрыли: либо вычислили связника, либо изолировали Рачинского в тюремной больнице… Акинфиев сказал, что он подтвердил связь Опанаса с Кныхом — об этом и так давно было известно… Рассказал, что в убийстве Опанаса участвовал Грач, опознал Грача по фото… До этого убийца считался погибшим в машине Перельмана. Выяснилось, что он жив и дело срочно забрала ФСБ. Почему?.. Что может быть еще?.. Деньги?..»
— Не спи, ковбой, замерзнешь! — тронул старлея за плечо здоровяк в тулупе и черной ушанке со следами кокарды.
— Не понял, — напрягся Рыбаков, боковым зрением уловив приближение еще одного бугая. Палец инстинктивно лег на предохранитель пистолета.
— Чего ты не понял? — агрессивно произнес громила номер два. — Ты нам дурочку-то не строй! Давай билет предъявляй, ну!
Рыбаков полез во внутренний карман куртки, нарочито медленно извлек милицейское удостоверение, поднес его на расстояние кулака к носу верзилы и
— Теперь вы показывайте свои «билеты». И быстро!
От неожиданности «контролеры» дружно выдохнули, наполнив вагон мощными запахами перегара. Полминуты они рылись в карманах, вытаскивая то спички, то грязные носовые платки. Наконец нашли отмененные лет десять назад «бляхи» и подозрительные «корочки», на которых, по-видимому, резали сало.
Несколько пассажиров с интересом наблюдали за этой сценой.
— Ты того, начальник… — едва слышно пробормотал один из амбалов.
— Сдуло отсюда! — спрятал удостоверение Рыбаков. — Еще раз попадетесь на глаза…
Договорить он не успел: публика принялась обсуждать происшествие, и лжеконтролеров как ветром сдуло.
«Нервишки, однако», — недовольно подумал старлей.
«Платформа „Турист“!» — на редкость четко и внятно объявил машинист.
Вместе с Рыбаковым из вагона вышли две женщины и мужчина в сторожевом тулупе и валенках. Всего на платформе оказалось человек двадцать, в основном — молодежь. Люди спускались по скользким ступеням, расходились по тропкам, смеясь и оживленно переговариваясь, — праздник только начался.
Голоса постепенно стихли, Рыбаков остался один. Было еще достаточно светло, хотя за весь январь день прибавлялся всего на два часа двадцать минут. Снежная пелена быстро скрывала городские дома, оставляя мертвые фанерные турбазы на берегу заледеневшего канала и старые сосны, облюбованные воронами.
Подошвы ботинок уже, наверное, заледенели, холодный ветер пробирался в рукава. Со времени, когда огонек последнего вагона растворился в джеклондоновском белом безмолвии, прошло десять минут. Никто не подходил.
«Деньги, конечно же, деньги, — вернулся Рыбаков к прерванным пьяными жуликами размышлениям. — Смерть наступила между шестью тридцатью и восемью — так написали в морге… Хозяин показал: звонили в четыре утра, в шесть он ушел с удочками на пруд… Почему же он не ушел сразу? Значит, время ему назначили. Назначили, по-видимому, в шесть тридцать: от дома до пруда полчаса ходу. О чем он мог разговаривать там полтора часа? Его не пытали, он не стрелял — ни гильз, ни следов крови — прочесали все на километр… Положим, у него были деньги… Стоп. Сначала!..
Он назначил мне встречу на Востряковском… Нет. Еще раньше!..
На Волхонке взяли инкассаторскую машину: два трупа, двое тяжелораненых, два «ТТ», три «Калашникова» и главное — полтора миллиона «зелеными». Деньги в «Коммерсбанк» к Крапивину не попадают, а оседают на его личном счете. Но не все: половина, которая оставалась в сумке Опанаса, надолго исчезла вместе с ним… Его разыскиваю я и предлагаю сделку: он выводит меня на Кныха, я его забываю, как страшный сон. В это время он уже не в банде. Скрывается от нее с крупной суммой денег, которую не может реализовать, ведет двойную игру: тянет время, маневрирует, меняет блатхазы, уверяет, что потерял Кныха, ищет подельников и прочее. А в это время люди Кныха его находят и ставят условие — старое как мир и простое, как утюг на пузе: кошелек или жизнь. Так?.. Допустим. Каким-то путем ему еще удается оттянуть разборку, и тогда они включают счетчик: такого-то числа, во столько-то, там-то. Предвидя возможность того, что Опанас ссучится и пойдет на альянс с ментами (разве не ссученный сам Кных? По себе и судит), через взятого на крючок кореша Опанаса они забрасывают дезу о якобы готовящемся налете на Никитском. И Опанас решает сдать банду.