Оборотная сторона героя
Шрифт:
Василий проверял сроки годности, надёжность упаковок, зарядку, рабочее состояние. Свёртывал, складывал, упаковывал. Он был предельно сосредоточен на процессе сборов и не думал ни о чём другом.
Не позволял себе думать.
Он вытащит брата, чего бы это ни стоило.
ЭПИЛОГ
Лицо обдувал
Ахилл слабо улыбнулся, не открывая глаз.
Не хотел их открывать.
Ему нравилось это предсмертное забытье, в котором были морской бриз, горячие камни и запах родного мира — прощальный подарок богов, сделанный ему перед смертью.
Да, он умирает.
Умирает совсем не там и не так, как когда-то себе представлял — но это ничего, он ни о чём не жалеет. Смерть не страшит его, он к ней готов, и уже давно — ведь без готовности умереть в любую минуту никогда не совершить подвигов.
Что-то тихо звякнуло, что-то слабо, но болезненно ткнуло в колено.
Ахилл раздражённо нахмурился. Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось, чтобы она исчезла — эта приятная иллюзия возвращения в свой мир. Не хотелось, чтобы его снова ослепила ледяная белизна снега, и холод впился в кожу, чтобы зазвучала чужая речь и зарычали железные колесницы. Чтобы люди, сильные молниями Зевса, показали слабость там, где являли силу люди беспомощные и безоружные…
Не было ни снега, ни ледяного леса. Над головой возвышались полуразрушенные колонны храма Аполлона. В колено упирался край круглого щита. Ступени высокого основания уходили вниз, к пляжу, к двум вражеским армиям, готовым вот-вот схлестнуться в битве…
Ахилл прикрыл глаза, пытаясь осознать, что он — дома. Боги разгневались на него и вышвырнули вон из родного мира — но он вернулся. Он смог.
Стиснув зубы, Ахилл попытался встать. Боли не было — только одуряющая слабость. Он чувствовал, как жизнь вытекает из него вместе с кровью, сочившейся
Ахилл не помнил, сколько раз пытался подняться на ноги. Он пришёл в себя, когда уже стоял, привалившись повреждённым плечом к колонне. Одна ладонь стискивала рукоять ксифоса, другая сжимала круглый щит. Кровь по-прежнему сочилась из ран, слабые ноги держала непонятно какая сила.
Он сделал шаг вперёд.
И ещё один.
И ещё.
Вся воля уходила на то, чтобы спуститься на следующую ступень. И на ступень за ней. И так — до последней ступени, на которой Ахилл замер, сжимая ксифос.
Видимо, его заметили. Воины обеих армий опускали оружие и поворачивались к нему. Тихий ропот постепенно разросся, превратился в оглушающий рёв.
— Ахилл! Ахилл! Он встретился с гневом богов и выжил!
Ахилл окинул взглядом пляж. Греческое войско, ощетинившееся копьями и мечами, — справа, в пятистах шагах. Закрывшиеся щитами троянцы — слева, всего в двухстах шагах. А между ними — пустая песчаная полоса, упирающаяся в ступени храма. И он — на самой нижней ступени — между своими и врагами.
Каждое движение по-прежнему требовало неимоверных сил — сил, которые неумолимо покидали тело вместе с каждым толчком сердца. Но шатающийся от слабости Ахилл всё-таки сделал шаг.
И ещё один.
И ещё.
И замер между двух армий. Левая рука плетью висела вдоль тела и еле удерживала щит. Тело само клонилось вправо, оберегая сломанные рёбра.
Ахилл стоял посередине пустой песчаной полосы, разделяющей армии — так близко к своим, но куда ближе — к врагам, и смотрел на горячее ярко-красное солнце, садившееся за горизонт.
А потом повернулся к троянцам, неожиданно резко, с неизвестно откуда взявшейся силой выбросил руку с мечом вперёд и выкрикнул:
— Отважится ли кто?
Увидел, как от рядов троянцев отделился какой-то воин — Гектор! — и счастливо улыбнулся.