Оборотная сторона Луны
Шрифт:
И вдруг Киф посморел на меня.
– Эл? – узнал он.
Разоблачение, которого я так боялась. Я ожидала его от любого каторжника, которых считала своими врагами. А оно последовало от человека, который был больше другом, чем врагом.
«Не долго я смогла продержаться в этой роли, – подумала я. – Меня выдали». Мне можно было бы попытаться убежать отсюда, но я словно приросла к полу. Могла только стоять и смотреть Кифу в глаза. И мне казалось, он может презирать меня за то, что я надела этот костюм. Словно я предала всех мирных жителей и переметнулась на сторону врага.
– Кто-то тут еще живой? – услышала
И в тот же момент за моей спиной кто-то выстрелил. Я только вздрогнула, но даже не попыталась убраться с этого места. Пуля пролетела мимо меня, прямо в голову Кифа. Некоторое время он еще сидел, опираясь спиной о стену, потом повалился на пол. На стене осталась красная полоса.
Волк и его товарищи прошли мимо меня. И только тут я поняла, что все это время ждала выстрела в спину. Сейчас напряжение отпускало.
Можно было бы почувствовать стыд за то, что не помогла товарищу, не ответила ему, не попыталась предотвратить его убийство. Но что я могла сделать? Разве что умереть рядом с ним, отдав свое тело на поругание убийцам и насильникам.
Я сберегла себя еще на какое-то время. Молча я смотрела на теплый еще труп Кифа Каннингема. Когда-то я не знала, куда деваться от этого человека. Потом он начал мне нравиться. Я видела в нем ученого и просто хорошего парня. А сейчас его не стало. И это было очень несправедливо. Если я выжила в этом корпусе, значит, я смирилась с этой несправедливостью. Значит, я стала такой же, как и все каторжники.
Моего знакомого убили на моих глазах. А я даже не попыталась его ни защитить, ни элементарно – поплакать над его трупом. Единственное, что я могла, это тихо прошептать:
– Прости, Киф.
На лбу у меня выступила испарина. Я отерла ее рукой и вдруг замерла на месте. Только сейчас я увидела, что мои ногти накрашены. Да сколько можно терпеть этот страх? Кончается что-то одно, так сразу же начинается другое. Никогда не возможно вздохнуть спокойно и хотя бы немного перевести дух. Каждый риск разоблачения убивает тебя потихоньку. Каторжники убили бы сразу, а это все действует постепенно.
Ну почему я не подумала сразу, что надо стереть лак? До какой степени нужно быть дурой, чтобы забыть о таком важном деле? Может, было недостаточно времени. Или наблюдательности. Но с этим надо срочно что-то сделать. Ногти красят только женщины, а их не должно быть в среде каторжников.
Я срочно спрятала руки, зажав их в кулаки, и пошла вниз по лестнице. Теперь у меня появилась цель. Не та, что я разыгрывала, чтобы быть похожей на рядового каторжника. Цель была настоящей. Только бы никто меня не трогал и никто не смотрел. Если спуститься на этаж ниже, можно войти в любую комнату. И поискать там жидкости для снятия лака.
Но нет, они будут не в любой комнате, а лишь в той, где жили женщины. Ближайшая отсюда – комната Тесс.
Я пробиралась к ней по стеночке. Когда мимо проходили какие-нибудь каторжники, я сжималась в комок и глубже засовывала голову в плечи. Еще я боялась, что меня может выдать грудь. Я старалась прятать ее по мере возможности. И лучшим средством для этого тоже была сутулость. Я была рада, что костюмы каторжников такие громоздкие и словно надутые. Очертания фигуры просматривались в них очень плохо.
Вот и комната Тесс. Я отворила дверь и вошла внутрь. Видно было, что здесь похозяйничала
Однако я едва заметно прошептала:
– Прости, Тесс, – когда открыла ее тумбочку и вытащила флакон с жидкостью для снятия лака.
На всякий случай надо было уйти в ванную. Если внезапно откроется дверь в комнату, меня увидят сразу. А если я буду в ванной, у меня еще будет время замести за собой следы.
Защелка была сломана, дверь пришлось просто прикрыть. Несмотря на разгром, ванная сохранилась довольно неплохо. Только лишь зеркало было разбито да в одном месте отвалился кафель.
Я быстро стерла лак и подстригла ногти под самый корень, как это обычно бывает у мужчин. Потом подумала немного, убрала отвалившийся кафель и попыталась загрести немного грязи себе под ногти. Все должно было естественно. Я и так выделяюсь маленьким ростом, сжатой фигурой, странной сутулостью и выражением ужаса на лице. Если я могу сделать что-то для моего нового облика, я сделаю это.
Дело было закончено. И хоть я могла бросить ватку со стертым лаком в мусорное ведро, я предпочла смыть ее в унитазе. Чтобы следы деятельности, произведенной женщиной, не оставались на глазах у мужчин.
Я оглядела свои ногти. Ни единого пятнышка лака на них не осталось. И вдруг я вспомнила Дэна. «Как ты скрупулезно красишь ногти, – говорил он. – Все равно их не будет никто рассматривать. Зачем так стараешься?»
Боже мой! Дэн! Как я могла забыть о нем? Его убили, как и всех в этом корпусе. Осталась одна я. И вместо того, чтобы оплакивать своего любимого, я занимаюсь ногтями!
Мне стало ужасно стыдно. Надо было срочно пойти и найти Дэна. А что, если он жив? Может, как и Киф, он сидит где-нибудь у стеночки и ждет помощи. Самым простым было взять и смириться с его смертью. А если еще есть какая-то надежда? Ведь бывают же случаи, когда выживают и после пулевых ранений? И после автоматных очередей? Я не видела в свои экраны, что произошло с Дэном. Так что может быть всякое. И, возможно, ему требуется моя помощь.
Надо было идти к нему, хотя больше всего мне хотелось закрыться в этой комнате и сидеть здесь до тех пор, пока Земля не вышлет нам помощь. Ведь не может же такого быть, чтобы нас тут всех бросили на произвол судьбы. Это будет бесчестно, если я выживу, а Дэн нет.
Несколько раз я пыталась выйти, и несколько раз мои попытки срывались. Я всего лишь подходила, нажимала на ручку, а потом отходила от двери. Здесь, несомненно, было безопаснее. Но это только пока. Если я здесь останусь, а кто-то войдет, то я даже не смогу от него убежать. В этом смысле коридор безопаснее. Лучше находиться там, где есть свобода движения.
Когда в очередной раз послышались голоса в коридоре, я испугалась, что сюда могут войти, и вышла сама.
Жалкое зрелище представлял собой коридор. Когда-то пол блестел, в нем отражались лампы дневного света с потолка, на нем стояли кадки с цветами, и под ногами лежали красные ковровые дорожки. Сейчас все было сметено, изуродовано, дорожки сбились в кучу, кадки с цветами повалились на бок. Стены и пол были выпачканы кровью. Красные ручейки текли прямо под ногами.