Оборотная сторона полуночи
Шрифт:
– Билл, дорогой, – обратилась она к нему, – ты что здесь делаешь?
– Я приехал в Афины по делам, – пояснил он. – Разве ты не получила мою телеграмму?
Кэтрин смотрела на него, стараясь вспомнить.
– Не знаю, – наконец ответила она и провела его в гостиную, заваленную старыми газетами, грязными пепельницами и тарелками с остатками еды.
– Извини, здесь такой беспорядок, – стала оправдываться она, неуверенно взмахнув рукой. – Ни на что не хватает времени.
Фрэзер с беспокойством наблюдал за ней.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Кэтрин?
– Я? Потрясающе!
– Да сейчас только одиннадцать часов утра!
Она кивнула:
– Ты прав. Ты совершенно прав, Билл. Еще слишком рано. Не стоит пить с утра, и, сказать тебе по правде, я с удовольствием не пила бы. Лишь опрокинула бы стаканчик по случаю твоего приезда. Ты единственный человек в мире, который может заставить меня выпить в одиннадцать часов утра.
Фрэзер с ужасом смотрел, как Кэтрин нетвердой походкой направилась к бару и налила большой бокал себе и маленький – ему.
– Как ты относишься к греческому коньяку? – поинтересовалась она, неся ему спиртное. – Раньше я видеть его не могла, но потом привыкла.
Фрэзер взял у нее бокал и поставил на стол.
– Где Ларри? – спокойно спросил он.
– Ларри? О, старый добрый Ларри где-то летает. Дело в том, что он работает на самого богатого в мире человека, который забрал себе все, в том числе и Ларри.
Секунду Фрэзер разглядывал ее.
– Ларри знает, что ты пьешь?
Кэтрин отшвырнула свой бокал и, покачиваясь, стояла перед ним.
– На что это ты намекаешь? Что это за вопрос, знает ли Ларри, что я пью? – разозлилась она. – Кто сказал, что я пью? Я просто собираюсь отпраздновать встречу со старым другом. И нечего меня воспитывать!
– Кэтрин, – начал он, – я...
– Ты думаешь, что можешь врываться ко мне и обвинять в пьянстве?
– Извини, Кэтрин, – с болью заметил Фрэзер. – Полагаю, что тебе надо помочь.
– Ну, это ты загнул! – резко возразила Кэтрин. – Мне не нужна помощь. Знаешь почему? Потому что я сама... я сама... я сама... – Она пыталась найти подходящее слово, но у нее ничего не вышло. – Обойдусь без посторонней помощи.
Фрэзер продолжал смотреть на нее.
– Мне пора идти на совещание, – сказал он. – Давай сегодня поужинаем вместе.
– Хорошо, – согласилась Кэтрин.
– Договорились. Я заеду за тобой в восемь.
Билл Фрэзер направился к выходу, и Кэтрин проводила его взглядом. Затем, спотыкаясь, пошла в спальню и медленно открыла дверцу платяного шкафа, на обратной стороне которой висело зеркало. Кэтрин взглянула в него и оцепенела. Она просто не могла поверить увиденному. У нее не было никакого сомнения в том, что это кривое зеркало, что оно жестоко издевается над ней. В душе Кэтрин все еще оставалась хорошей маленькой девочкой, обожаемой своим отцом; молодой студенткой колледжа, стоящей в номере мотеля перед говорящим ей Роном Питерсоном: «Боже мой, Кэти, ты самое прекрасное существо, которое я когда-либо видел!»; девушкой, упавшей в объятия восхищающегося ею Билла Фрэзера: «Ты даже не представляешь себе, Кэтрин, как ты красива!»; женщиной Ларри, осыпающего ее комплиментами: «Всегда оставайся такой красивой, Кэти. Ты прекрасна!» Она смотрела на свое отражение и сокрушалась вслух:
– На кого
Смотревшая на нее некрасивая грустная женщина вдруг расплакалась, и крупные горючие слезы потекли по ее распухшему, безобразному лицу.
Через несколько часов раздался звонок в дверь. Кэтрин услышала голос Билла Фрэзера:
– Кэтрин! Кэтрин! Ты дома? – Голос смолк, и последовало еще несколько звонков, а потом все затихло, и Кэтрин осталась одна, если не считать отражавшейся в зеркале незнакомки.
На следующий день, в девять часов утра, Кэтрин взяла такси и поехала к врачу на улицу Патиссон. Врач по фамилии Никодес оказался крупным, дородным мужчиной с копной седых волос, интеллигентным лицом, добрыми глазами и приятными манерами. Держался он непринужденно.
Медсестра провела Кэтрин к нему в кабинет, и доктор Никодес показал ей на стул.
– Присаживайтесь, госпожа Дуглас.
Кэтрин села. Она очень нервничала и не могла унять дрожь.
– Что вас беспокоит?
Кэтрин попробовала ответить, но растерялась и замолчала. «О Боже! – подумала она. – С чего же начать?»
– Мне нужна помощь, – наконец ответила она.
Кэтрин говорила хриплым голосом, во рту у нее пересохло, и ей страшно хотелось выпить.
Доктор откинулся на спинку стула и наблюдал за ней.
– Сколько вам лет?
– Двадцать восемь.
Отвечая, Кэтрин наблюдала за врачом. Доктор Никодес старался скрыть удивление. Однако Кэтрин заметила, что он поражен ее внешним видом, и это вызвало у нее нездоровую радость.
– Вы американка?
– Да.
– Живете в Афинах?
Она утвердительно кивнула.
– Вы давно здесь?
– Уже тысячу лет. Мы переехали сюда еще до Пелопоннесской войны.
Врач улыбнулся:
– Иногда у меня тоже бывает такое чувство.
Он предложил Кэтрин сигарету. Она потянулась за ней, стараясь, чтобы не дрожали пальцы. Доктор Никодес заметил, что у Кэтрин трясутся руки, но ничего не сказал. Он поднес ей огонь.
– Какая помощь вам нужна, госпожа Дуглас?
Кэтрин беспомощно смотрела на врача.
– Не знаю, – прошептала она. – Не знаю.
– Вы считаете, что больны?
– Я действительно больна. И вероятно, очень серьезно. Я стала такой безобразной.
Она знала, что не плачет, и тем не менее у нее по щекам текли слезы.
– Госпожа Дуглас, вы пьете? – мягко спросил врач.
Кэтрин в ужасе уставилась на него. Ей казалось, что ее загнали в угол и прижали к стене.
– Иногда.
– Помногу?
Она сделала глубокий вдох.
– Нет. Это... это зависит от обстоятельств.
– Вы пили сегодня? – спросил врач.
– Нет.
Он сидел и изучал ее.
– На самом деле вы вовсе не безобразны, – мягко сказал он. – У вас лишний вес, вы обрюзгли и перестали заботиться о коже и волосах. Если не обращать внимания на вашу теперешнюю внешность, то вы привлекательная молодая женщина.
У Кэтрин потекли слезы, но врач не пытался ее утешить, давая выплакаться. Сквозь громкие рыдания Кэтрин слышала, как на столе у врача несколько раз раздавался звонок, но доктор Никодес не обращал на это внимания. Наконец Кэтрин перестала плакать, достала носовой платок и вытерла лицо.