Оборотни Его Величества. Полнокружье. Часть 1
Шрифт:
Наверное, в утро того страшного побоища Пресветлая по ошибке записала Арвиэля в мертвецы, а встречая погибших аватар у ворот Хрустальных Чертогов, не заметила, что внизу остался чудом не сгоревший мальчик. Она просто не слышала его все эти годы, как не услышала сегодня, когда он взывал к Богине снова и снова и в итоге с треском врезал кулаком в стену. К счастью, кость хрустнула, а не стена, иначе пришлось бы раскаиваться за внеплановый ремонт перед человеком, который дал аватару кров, семью и руку.
К ночи буря внутри поутихла, Вилль развернул на столике карту убийств, достал записную книжку и теперь
В Равенне было неспокойно. На северной окраине, куда выходило окно спальни, гремел пожарный набат и расползалось по небу дрожащее зарево. Наверняка кого-то подожгли. Опять вестовые тумбы будут пестреть тревожными заголовками о бесчинстве Сознающих, затрубят глашатаи с помостов всех площадей столицы. Война не на пороге, нет. Она уже здесь, в огромном, заросшем грязью доме, что зовется сердцем империи.
Меньше года назад в домике-на-ножках – караульной будке охранников Северинга вместе со знахаркой Леськой Залесской и домовым Симкой вечерял Вилль Винтерфелл, топил печку, убирал бутылки за подчиненными, накануне ревизии заполнял «отчетник» и считал, что занят делом чрезвычайной важности. Лохматого капитана мало заботила внешность и опрятность, зато он был чист внутри. Теперь на гвардейце Его Величества шелковая рубашка с тонким серебряным шитьем по накрахмаленному вороту и манжетам, штаны из качественной шерсти, дорогой мягкий ремень и блестящие сапоги с победитовыми набойками, а отросшие до лопаток волосы подстрижены аккуратной лесенкой. Словом, хоть на парад. А на сердце черным-черно.
«…собери ветви и листья, что опали с древа твоего, сложи из них костер, взойди на него, брось к ногам своим факел и обрати тело свое в пепел, ибо внутри ты уже черен и мертв…»
Старые друзья остались в Северинге, а новым своих забот хватает с гаком. Сам сделал все, чтобы Алесса приняла кровь отца и имя Эскабиан, а Симка чувствовал себя независимым. Рядом никого. Есть только ночь, облака, пропахшие дымом чужого горя, сумрак в спальне, слишком большой для одного, и эта дурацкая сигарета, что никак не хочет прикуриваться.
Сообразив, что надо потянуть в себя, Вилль зажег от свечки другую лучину и вернулся на подоконник. Да, так дело пошло! На кончике сигареты затрещал рыжий огонек, похожий на икринку. Буэ-э… Впрочем, курение оказалось не таким уж противным занятием, несмотря на горечь во рту, а процесс дымопускания увлек. Колечки не выходили, зато клубилось хоть куда, и аватар чувствовал себя младшим родичем теплоходу. Курильщик набрал полные щеки дыма, намереваясь выпустить струей. В лицо пахнуло ветром, оборотень инстинктивно вдохнул аж до селезенки…
Тут-то и выяснилось, что плакать аватары умеют. Слезы так и брызнули. Едва не вывалившись из окна вслед за сигаретой, Вилль захлебнулся лающим кашлем. Казалось, глотку терзает десяток одуревших кошек, легкие пережало и жгло нестерпимо. Раздирая ворот, Вилль поспешно кувыркнулся в комнату, пока кто из стражников не прибежал посмотреть, что за чахоточник дохает на весь парк, доплелся до стола и залпом опрокинул в себя полграфина воды.
Лоб холодила испарина. Помимо самума в глотке и общей дурноты, желудок представлялся простыней, которую усердно выкручивает после постирушки ражая кузнецова женка.
Очередной приступ кашля согнул напополам. Отплевавшись, Вилль запил из стакана. Так идет гораздо легче. Но аватары не должны идти легким путем – ведь это удел слабых. Вылить воду? Нет, пожалуй, не стоит. Воды в графине на донышке, а звать Фленку можно будет, только когда спальня проветрится. Иначе служанка Алессе наябедничает.
«Ну и трын-трава!» – порешил Вилль. Несмотря на ежей в горле и удушье, стало как-то полегче. Острые грани реальности смазались, вместе с дымом выкуривалась душевная усталость, и аватар чувствовал, что вот-вот наступит просветление. Сконцентрироваться на Цирюльнике…
– Ты ку-у-уришь?! – с изумленным придыханием зашипели сзади. – Винтерфелл, сдурел совсем?! Брось каку, пока я тебе ухи в табачный лист не скрутила!!!
Вилль меланхолично посмотрел через плечо. Алесса лежала животом на подоконнике, не замечая, что халатик распахнулся, послужив шикарной рамой портрету хрупких смуглых ключиц и шеи; на малиновом от ярости лице полыхали зеленые по той же причине глазищи, – смелый контраст для художницы. Поначалу парня смутила идея императора поселить в смежных комнатах на первом этаже гвардейца и принцессу, затем понял, что все сделано для пущей безопасности последней, а сегодня в закромах разума заскреблось иное, очень странное объяснение сего поступка. Теперь было просто по барабану. Барабан… Ба-ра-бан! Представилась вдруг пантера, марширующая по Равенне с барабаном на шее, во всю горлопанящая гимн империи. А за ней – полк мышей-оборотней с горнами.
Вилль прыснул, вследствие чего вдругорядь чуть не оказался головой в сугробе.
– Он еще и ржет! – всплеснула руками девушка. – Вот смотри, конь незаседланный, прибьет тебя капля никотина – ко мне потом не ползи! Выбрось!
Воля Повелительницы – закон. А в семье аватар слово мужа – закон. Н-да, дилемма…
Вилль глубокомысленно затянулся, но выпустил дым, так и не вдохнув.
– Курение – яд! Сам себя гробишь, осел! Брось немедля, кому говорю!
Принятие яда добровольно есть верный путь к самоубийству, сиречь, клятвопреступление.
– Осел бросил. – Вилль выбросил сигарету, слез с подоконника и прикрыл окно, оставив щелку для сквозняка.
В диалоге с Алессой-Повелительницей чувствовалась какая-то незавершенность, но в чем именно она заключается, аватар не мог понять. Вообще состояние было странным. Трезвый вроде, и ноги не подкашиваются, а вместо мыслей – винегрет. Приподнятый настрой пропал. Аватар снова остался наедине с огромной пустой комнатой, тьмой и ржавой каемкой пожарища за окном…
«Слушай и запоминай, Арвиэль. Нерушимые Правила – это незыблемый стержень сущности каждого из avatte d’Shaattar. Мы живем ради них и за них умираем…»