Оборотни
Шрифт:
— Нет! — воскликнул Триммлер-Шпидаль.
— Они же убьют нас! Они убьют нас всех!
Солдаты были уже наготове. Сержант перебежал дорогу и, вскочив на подножку набиравшей скорость, машины, направил винтовку через закрытое окно на Митцера.
Тот нажал на тормоза.
— Вылезайте, — приказал сержант. — Немедленно.
— Делайте, как он говорит, — сказал потерпевший поражение Митцер Триммлер-Шпидалю. — Быстро. У этих людей чешутся руки.
Ученые вылезли из машины, а сержант уже кричал своим солдатам:
— Поехали! Забирайтесь побыстрее. И вышвырните
Один из солдат схватил девчонку и пытался оторвать ее от изгороди.
— Оставь ее, — приказал сержант. — Если не хочешь остаться здесь, чтобы на свой страх расплеваться с русскими мудаками.
Солдат выругался, дал ей последний крепкий пинок своим ботинком и устремился к грузовику, в то время как остальные выгоняли случайных пассажиров. Сержант и один из солдат сели в кабину, другие полезли в кузов.
Когда они уезжали, сержант насмешливо помахал Митдеру и Триммлер-Шпидалю. Гуденах сжимал колено и стонал от боли.
— Дайте посмотреть, — сказал Митцер, пытаясь оказать посильную помощь раненому. — Иисус Христос, вот так история!
Хайнрих Триммлер-Шпидаль оставался в стороне, наблюдая, как Митцер ухаживает за товарищем, который постепенно приходил в себя. Пуля прошла через мякоть, не повредив сустава. Это была кровоточащая мышечная рана, и Митцер перевязывал ее обрывками брюк Гуденаха и рукавами собственного плаща.
— Нужен доктор, — сказал Митцер. — Или кто-нибудь, способный остановить кровотечение.
Триммлер-Шпидаль снял шарф и передал его Митцеру.
— Используйте это в качестве жгута, — сказал он.
Митцер наложил шарф на ногу Гуденаха и с помощью небольшой ветки крепко затянул это подобие жгута, уменьшая тем самым кровотечение.
— Придется идти вместе, — сказал Митцер. — Идите в середине, опираясь на нас. Справитесь?
— Я сам виноват, — бормотал Гуденах. — Я хотел…
— Знаю. Помочь. — Митцер посмотрел в сторону девчонки, но ее и след простыл. Охваченная паникой, она повернула на восток, туда, откуда пришла, прямо навстречу русским войскам. Он покачал головой. Бог знает, что они станут делать, наткнувшись на нее, полураздетую. Проклятая история.
— Ладно, пошли. Мы поможем вам.
Они помогли Гуденаху подняться на ноги, поддерживая его с двух сторон. Не было иного выхода. Следовало продолжить свой маршрут, пока оставались силы.
До темноты удалось пройти около шести километров. С юга слышалась стрельба. Очевидно, русские, вступив в Берлин, направили свои части на север, чтобы подавить сопротивление в том районе.
— Вам придется оставить меня, — сказал Гуденах, понимая безнадежность положения.
— Нет, — ответил Митцер. — Мы вместе добрались сюда. Мы слишком долго были друзьями, чтобы теперь расстаться. — Он лгал, не зная, верят ли они ему.
— При таких темпах потребуется три недели, чтобы добраться до американцев или англичан. А мы ведь еще не знаем, лучше ли они русских. Послушайте, я виноват во всем. Если бы не я… мы уже теперь были бы там.
— Мы сможем справиться, — сказал Триммлер-Шпидаль, — если будем идти по ночам.
— Не болтайте. Он прав, — вмешался
— Идите. А то будет слишком поздно для всех нас, — повторил Гуденах. — Я постараюсь выкарабкаться.
Они помогли ему опуститься, посадив спиной к упавшему дереву.
Надо было еще многое сказать, но сил уже не хватало даже на разговоры. Они знали друг друга больше шести лет, сотрудничая в группе разработчиков ракет и других вооружений. Они не видели войны глазами окопных солдат и о смерти на войне только читали. Война для них была поводом для совершенствования своего искусства, своеобразной лабораторией, где успех не означал победу страны, а знаменовал собой достижение ученых. Они знали, что потерпели поражение, их ракеты запоздали и оказались не способны изменить судьбу войны. Все теперь стало абсолютно бесполезным.
— Если русские доберутся до вас, — сказал Митцер, — скажите им, что вы ученый.
— Зачем? — спросил Альберт Гуденах.
— Им пригодится ваш опыт.
— Я не смогу работать на них.
— Все мы теперь будем работать на кого-то.
— Но русские?..
— Мы ничего не знаем. Может быть, первыми окажутся американцы, — пытался подбодрить его Митцер. — Когда кто-нибудь найдет вас, попросите офицера. Скажите, что это чрезвычайно важно, вопрос жизни или смерти. Когда подойдет офицер, расскажите, кто вы, над чем работали. Скажите ему, что вам нужно переговорить с начальством. Вы должны им это сказать, Альберт.
Гуденах молчал. Сознание его обреченности было ужасно. Никто не знал, каковы его шансы выжить. Он мог умереть от кровотечения, мог быть пристреленным случайным грабителем или наступавшими русскими.
— Что бы ни случилось, — продолжал Митцер, воодушевляясь, — мы никогда не должны забывать, что мы товарищи. Не будем забывать прошлого, особенно наши неудачи. Мы должны оставаться единым целым. Это главное. Они разрушат Германию. Они пытались уже это сделать раньше. Но мы должны ждать, и верить, и трудиться во имя единства. Не расставайтесь с этой мечтой. Верьте в это, верьте всем сердцем, всегда помните об этом, и в один прекрасный день… все это… все эти беды… останутся лишь плохим воспоминанием.
Митцер протянул руку Гуденаху, который, опираясь на дерево, привстал и схватил ее.
— Будем думать о дне, когда мы встретимся снова. Будем стремиться к единству, оставаясь и на расстоянии друзьями.
— Но если мы окажемся на противоположных берегах? Как мы будем тогда говорить друг с другом?
— Die Lucie Geister. [1] Это должно стать нашим паролем, — сказал Митцер после долгой паузы. И затем он поведал им легенду о «Призраках Луцы», кем они были и кем станут. Он закончил. Светлые «Призраки Луцы» остались единственной гарантией их будущего единства. Наступил момент прощания.
1
«Призраки Луцы» (нем.).