Оборотный город. Трилогия
Шрифт:
— Ой, а где энто я? А чё вы тут делаете? А мне нальёте? А я одну стопочку — и уже такая, как вам надо. А, конечно, смотря для чё? А то может одной-то и не хватить…
— Да он над нами издевается?! — праведно взревел я, хватаясь за шашку так, чтоб меня успели остановить Моня со Шлёмой. — Подсовывает непонятно кого! Гоните эту дуру говорливую, неужели никого помоложе да поприличнее нет?
— Энто я-то дура болтливая?! Ах ты, жлоб с лампасами, чтоб ты свою папаху в котёл с борщом уронил, сварил да ей же и подавился! Чтоб у тебя усы выпали, а сзади курдюк
Под общий вопль единодушного протеста грозовую жертву мужского шовинизма с трудом затолкали в ту же боковую комнатку. Я опустился на скамью под одобрительные хлопки по плечам десятка близстоящих упырей с кружками. На первый взгляд от всего выставленного пива оставалось едва ли не полбочонка. Значит, надо просто тянуть время. Тем более что трое или четверо уже безрезультатно толкались у уличной двери, на ощупь разыскивая заветный ключик…
Третьей на сцену вывели гордую дочь губернатора Воронцова. Мы встретились взглядом, и… она повела себя как полная дура! Судите сами…
— Хорунжий Иловайский?! Ах вы… подлец, мерзавец, скотина, негодяй, подонок, каналья, шельма, стервец, злодей, предатель, изменник, каторжник, преступник, висельник, фальшивомонетчик!
Поток ругательств и голословных обвинений полился на мою голову с такой неутомимой силой, что я невольно натянул папаху до самых бровей. Впрочем, и гнев на милость Маргарита Афанасьевна сменила с не менее поэтичной лёгкостью:
— Ах, спасите же меня! Избавьте меня от ужасной участи, и мой папенька будет вам по гроб жизни благодарен! Вырвите меня из грубых когтей этих бесчеловечных созданий! Вы… мой герой, мой избавитель, мой рыцарь на белом коне, без страха и упрёка!
Все слушали её с раскрытыми ртами. Мне просто несказанно повезло, что народ уже был пьян для самоорганизации и сотворения подобия французской революции. Опомнись они все хоть на миг, мне бы голову отвинтили на раз без помощи госпожи Гильотины. Но пиво — великая вещь! Вроде бы и лёгкое, и дешёвое, и горькое, как зараза, а пьётся хлеще чем вода, и чем больше потребил, тем больше хочется…
— Иловайский, ты тут места попридержи, мы быстро! — попросили меня Моня со Шлёмой.
Я молча кивнул, прекрасно зная, что выход заперт, а ключ у меня в кармане. Пусть сбегают, потопчутся, поймут, что в жизни есть вещи более важные, чем прямо сейчас съесть юную госпожу Воронцову. Природа, знаете ли, основные инстинкты бывают разными…
— Ну что ж, братия? Эту берёте ли? — безуспешно взывал громила, тряся за узкое плечико бледную пленницу в кружевной ночнушке. — Кто за неё заплатит? Кому счёт предъявить? Тока побыстрее, а…
Ага, теперь и до него дошло, что дармовое пиво тоже требует выхода. Сколько мы ещё протянем? Пять минут, десять? Практически вся толпа упырей и вурдалаков толпилась у запертых дверей, надсадно выясняя, у кого ключ, кто виноват и что делать.
— Эй, мужичьё! Так кто пленницу-то покупать будет? Чего зазря продавца мучаем, не по-христиански как-то получается, а?
Должен оговориться, что христиан на тот момент в зале практически и не было. Ну я да тройка перепуганных пленниц явно не в счёт. Подавляющее большинство в этом заведении к добрым христианам никаким боком и близко не стояло.
— Иловайский, а ты, случаем, ключа не видел? Ить лопнем же… — навалились на меня с обеих сторон Моня и Шлёма.
Пришлось изобразить некую рассеянность…
— Ключ? Ох ты ж матерь божья, царица небесная, что-то и не припомню даже… А что за ключ-то, собутыльнички?
— Медный такой, с прозеленью, от входной двери, — едва ли не хором взвыло всё упырье братство, включая переминающегося с ноги на ногу здоровяка на сцене.
— Что-то смутно знакомое… Ну да бог с ним. Сейчас главное, кто пленницу выкупит, так ведь?
— А хрен тебе, сейчас совсем не это главное! — единодушно отозвались упыри, и в принципе как мужчина я вполне понимал справедливость их душевных порывов. Просто я-то это пиво не пил…
— Эх и хотелось бы мне хоть одну пленницу приобресть. Да денег нет. Однако же…
— Чё?!! — хором отозвался народ.
— Кажись, припоминаю, где ключ лежал.
— Одну пленницу забирай, на свой выбор! — не думая, сорвался плечистый торговец.
— Неужто не шутишь? Одну могу взять?
— Да бери же, гад ты эдакий, не мучай…
— Одну… — искренне вздохнул я, ощупывая карманы руками. — Чтой-то не видать ключа. Неужто запамятовал?! Или голова не тем занята? Тьфу, что ж это я, грешный, сразу о трёх-то думаю…
— Да провались ты вместе с ними! — тонким фальцетом, падая на колени, взвыл здоровяк. — Ключ!!!
— А почтенное сообщество не против ли?
— Чтоб ты подавился, казачок, — дружным хором простонал корпоратив. — Всё бери, тока скажи, где ключик заветный видел?
Я тепло улыбнулся присутствующим, выждал напряжённую минуту и, скромно достав из кармана ключ, повертел его на пальце. Моня и Шлёма кинулись первыми, завывая от счастья. Я легко бросил им медную дорожку к избавлению и рванул в боковую комнату. На то, чтоб собрать всех пленниц воедино, вывести наружу и уйти за перекрёсток, потребовалось не более двух минуточек. В погоню никто не бросался, все были заняты куда более важным и личным делом.
Улица превратилась в ревущий поток, безмятежно гуляющих прохожих попросту смывало, а я вёл свой маленький отряд в противоположном направлении, прямиком к Хозяйкиному дворцу, ибо других шансов выбраться на поверхность у нас реально не было. Переть через гудящий в праздничном угаре Оборотный было смерти подобно! До заветной арки, быть может, дотопал бы один я, все прочие ушли бы на закуску. К тому же, когда за следующим поворотом к бедняжкам вернулся дар речи, стало ясно, что всё произошедшее было цветочками в преддверии ягодок. Волчьих.