Оборотный город
Шрифт:
— Чего хотели от меня, зачем звали?
— Да погадать же!
— Так я ж не цыган вроде…
— А ты посторайся, ежели обчество просит! — наставительно, с тем же оканьем, погрозил мне пальцем длиннобородый староста и весомо напомнил: — Тута денщик твой вчерась от наших баб хорчи тоскал. Дескоть, тебе оно шибко требоволось. Сам ли оголодал али болезненность едучая червя во грешной дыре кормления требует, про то нам неведомо. А тока мы добром-то поделились, вот и тебе бы честному люду тем же ответить!
— Долг платежом красен, —
— Я, я, вот я спрошу! — На меня сбоку налетела невысокая молодка с колышущимися грудями под серым платьем, в блёстках перламутровой рыбьей чешуи. — Война с Турцией завтра будет?
— Нет, — почему-то сразу определил я. — А тебе-то оно зачем?
— А сама не знаю. Так, спросила к слову. Ну да тогда… вот ещё…
— Осади назад, корова! — строго прикрикнул мой денщик, вздымая нагайку во внушительном кулаке. — Давайте-ка по уму-разуму поступим, один человек — один вопрос! Чай, характерник у нас не железный, ему тоже отдых нужен. Вона вас сколько набежало-о… Следующий!
И пошло-поехало. Народ попёр косяком, Прохор бдел, чтобы никто не протискивался ко мне ближе чем на шаг. Сознательные селяне сами хватали за химок зарвавшихся, но всё равно вопросов на мою голову вывалился воз и маленькая тележка. Я и так по мере возможностей пытался отвечать покороче, но…
— Уж ты скажи, Илюшенька, когда я рожу-то?
— Как только забеременеете, бабушка, так через девять месяцев и тужьтесь…
— А вот у меня муж пропал, совсем пропал, уже почитай час, как его не видела.
— Так он за спиной у вас, пальцем у виска крутит.
— Да коли, сказать пообстоятельнее, так, к примеру, ежели б был я православный царь, а хоть бы и незаконнорожденный, и взял себе веру магометанскую, а сам пейсы отпустил, свиней развёл да с ними и напился. Чё мне теперь делать-то?
— Лечиться, пока не поздно. Хотя проку с этого…
— А вот я, дяденька Иловайский, в энтом году замуж собралась. А мне не хочется. А за вас бы пошла. А то маменька торопит. А так вроде и не к спеху. А я б ещё годочков двадцать погуляла. А чё меня все взашей толкают-то, высказаться не дают?!
— Дура потому что.
— Слышь, казачок, вот у меня жена, и при ней шестеро дочек, да две сестры моих вдовые, у каждой своих девок ещё по три штуки, да тётка с племянницей, ну и свояченица с внучками переехала. Как думаешь, мне всему этому бабьему царств угодить можно?
— Никак. Проще сразу застрелиться….
Примерно через час таких вот дивных вопросов и всей лаконичности ответов язык у меня уже не ворочался. Распух, посинел и едва помещался во рту. Прохор жёстко оборвал пяток желающих всенепременно испросить «гадания» по второму разу. Без грубостей, конечно, но и без сантиментов. Сказано —
Разумеется, было много недовольных:
— Жратвы-то небось корзинами да мешками уволок, а на предсказания поскупился. Обчество не уважил. Мог бы и пообстоятельнее разъяснить, коли мы чё не поняли…
— Это за огурцы, да картошку, да холодца плошку, за мятые грушки да чёрствые плюшки, за бутыль молока да четыре бурака и шматок сала — вам гаданий мало?!
— Курёнка забыл, — тут же поправила какая-то дотошная критикесса из народа.
Мой денщик сдвинул брови, отмечая себе бдительную бабёнку, но в споры не полез, просто оповестил:
— На сегодня мы квиты. Доведётся вдругорядь добротой вашей воспользоваться, тогда и потолкует…
— А вон дитёнку Аксиньиному он, поди, задарма пропажу указал!
— Машка, да уймись… — попросил староста.
— А чего? А пущай по справедливости! Волочи сюда детей, бабы, через них всю правду как есть выведаем! — не желая униматься, продолжила та.
Я устало поднял на неё взгляд и мельком отметил:
— У вас дети не от мужа.
Бабы ахнули и мигом оттащили назад вытолкнутых было ребятишек. Выведывать о себе ВСЮ правду, да ещё прилюдно на кругу, больше непроходимых дур не было. Люди крестили лбы, задумчиво качали головами и расходились не спеша, о чём-то перешёптываясь друг с другом. Разве что тот же староста, видимо надеясь на льготы по высоте положения, подкатился к нам ещё разок:
— Вы ужо простите Марию нашу, её в девичестве осиною по бошке-то звездануло, от она ко всем и домогается. Так я тут спросить хотел об…
Прохор закрыл меня спиной и посмотрел мужику в глаза, тот опустил взгляд и отвалил.
Слава тебе господи, ещё хоть пять минуточек такого адского напряжения, и я бы просто брякнулся, где стоял. Не то чтоб отвечать было так уж сложно, сами видели, о чём меня спрашивали, но сам факт изображения из себя живого мессии утомлял невероятно…
— Ох и лихой народец пошёл, а? — с весёлым возмущением обернулся геройский станичник, по-отечески обнимая меня за плечи. — Ну а теперича пора нам бодрым шагом и к самому генералу!
— Не пойду, — жалобно пискнул я.
— Никак нельзя, ваше благородие, ить не чужой человек, а родной дядюшка ждёт. Уже дважды нарочного присылал, волнуется, переживает, так что волей-неволей, а надо идти.
— У меня язык распух…
— А вот мы его водичкой студёной прополоскаем, да и вперёд, казаки!
Я махнул рукой, позволив этому бородатому ироду с врождённым материнским инстинктом едва ли не на руках унести меня к колодцу и два-три раза от всего сердца макнуть головой в бадью. Должен признать, существенно полегчало…