Обороты

Чар София

Темнота. Мучительная темнота, которая сменила мучительной яркое и жгучее пламя, прерывалась редкой бредовой явью. От приятного и странного чувства невесомости Тард возвращался к мучительному чувству боли и растворялся в блаженной пустоте.

В этой пустоте не осталось ничего: ни жара, ни боли, ни странных сновидений. Ничего – он сам растворялся в ней, превращаясь в ничто. Ни желаний, ни стремления. Только безграничный блаженный покой. Время в этой пустоте терялось, перетекало из секунды в века ртутной каплей и поймать его не было ни

сил, ни желания.

В пустоте не было света, а единственным звуком оставался тихий размеренный гул. Теряясь и теряя себя в этом небытии, Тард уже был готов раствориться в нем, пока какая-то далекая мысль не вынудила остатки его сущности напрячься.

Ошер. Лейви.

Шорох звуков - пересыпающихся сухим горохом казался знакомым, вызывал какую-то смутную, постепенно возрастающую тревогу. Сущность, затянутая, усыпленная пустотой, заворочалась.

Ошер! Лейви!

Отмычки и громкий девичий крик.

Воспоминания, яркой вспышкой взорвали серую пустоту, заполнили сознание потоком бредовых и страшных видений. Ощущая, что начинает тонуть в этом водовороте, Тард отчаянно пытался зацепиться за что-то, ухватить край проклятой реальности и… Ухватил.

Вначале это был только далекий отголосок звука, легкого касания, но постепенно эти чувства крепли. Звук медленно крепчал, уже скоро став громче безумного шума видения, а ласка прикосновения отчетливее туманных ударов. И за этим прикосновением, за этим звуком парень потянулся из последних сил, заставляя себя вслушиваться в слова, что доносились из реальности:

Хей, пламя вечернее,

Душа дымная да к небесам.

Хей, искры яркие,

Друг мой – путник скорее к нам.

Хей, беда – стороною,

Другу дорогу не заступи.

Хей, брат, со мною

Да к танцу нашему поспеши!

Хей, пляска вечерняя,

Прочь от несчастия да беды.

Хей, звезда ясная,

Да веди же меня, веди…

Нежный, тихий голос протянулся нитью, по которой Тард медленно, но уверенно карабкался к свету, что заполнял сознание, становясь почти невыносимым. Последний рывок, самый тяжелый и отчаянный, но он того стоил.

– Очнулся! Ты нас всех немало напугал, Тард И`Ар!

Голос Хиталь, звенящий серебряным колокольчиком вынудил Тарда попытаться не только открыть глаза, но и сесть, но в следующее мгновение он едва слышно рыкнул. Он ведь так и не обратился.

– Даже не думай, – точно угадывая его мысли, Хиталь нахмурила светлые брови и опустила ладонь на холку зверя. – Восстанови сначала силы, Анна строго запрещала тебе обращаться до того. Лежи пока, отдыхай!

Шумно вздохнув, кот пошевелил усами и все же смирился. Пожалуй, вот так, слыша этот голос, ощущая ее прикосновения к своей шерсти он согласен был еще немного полежать. Вот только…

– Ошер и Лейви в порядке. Скоро должны заглянуть, – ощутив, как зверь вдруг напрягся под ее рукой, снова угадала его мысли Хиталь и солнечно улыбнулась.

Снова вздохнув, Тард подумал было попытаться встать, ведь он

должен быть рядом с принцем, но все же он был раненным. А поскольку он был раненным, значит имел право на небольшую слабость, имел право провести это, украденное у судьбы время, здесь, рядом с этим прекрасным созданием, что связало его с действительностью.

Малая гостиная старинного особняка рода Нагсов тонула в сумеречной мгле. Тяжелые портьеры, задернутые больше чем на половину, перекрывали доступ свету, точно хозяин этой мрачной комнаты хотел скрыться от его лучей.

Отчасти так и было. Бэйзи не хотел, чтобы в комнату мог проникнуть случайный взгляд со стороны. Вовсе не обязательно было всему Корвидиуму знать, что знатный аристократ принимает у себя ближников опального Верховного жнеца.

Горбуна, быть может, удалось бы не пустить в дом, но в этот раз с ним явился второй жнец. Одного вида этого исполина дворецкому хватило, чтобы забыть обо всех указах лорда и пропустить странную парочку.

Постучав пальцами по подлокотнику кресла, Бэйзи покосился на чернобородого мужчину, что неподвижной горой замер у окна. С момента их визита в комнате прозвучало не больше нескольких десятков слов. Впрочем, о чем было говорить фанатикам и аристократу, связанных одним делом? Делом, ход которого был прекрасно известен всем им.

Тишина густела, опутывала липкой паутиной, забиралась в уши, заставляя на какое-то мгновение поверить, что она царит не только в комнате, но и во всем мире. С каждым мгновением терпеть это напряженное молчание даже искушенному Нагсу становилось сложно. Особенно под пристальным взглядом горбуна.

Пронизывающим, острым взглядом, что, казалось, пил из него жизнь. От этого странного сравнения еще больше захотелось как можно быстрее встать, бежать прочь из комнаты, но Нагс сдерживался и не зря. Тишину вдруг вспорол звук хлопнувшей двери и грохот быстрых шагов по лестнице, коридору и, наконец, скрип двери гостиной.

– Проклятье, почему так темно! – раздраженно и тихо выругался Солэй, привычно сбрасывая на столик у двери плащ.

– Так нужно, – настойчиво и коротко бросил Нагс, невольно выпрямившись в кресле.

Машинально обернувшись на звук голоса, едва различая очертания старого друга, Солэй только резко мотнул головой, угадывая его вопрос.

– Девка мертва, еще пара новых служек, в том числе наш, исчезли. Пробраться к нему не выйдет никак.

Раздраженно мотнув светловолосой головой, Снейк сделал несколько шагов вперед и в сторону, к дивану.

– А что с мастером? Что ты узнал о нем? – впервые с того момента, как занял кресло, пошевелился горбун, повернувшись к блондину.

Резко повернувшись на звук незнакомого голоса, Солей едва сдержал брезгливую гримасу. Как истинного аристократа, его не могло не задеть такое обращение от какого-то безродного. Удержаться удалось с трудом, но дружелюбным ответ все равно не получился.

– Жив. Заболел чем-то, лекаря к себе звал. Теперь раз в день лекарства получает.

– Какие? – не обратив внимания на тон аристократа, снова уточнил горбун.