Обороты
Шрифт:
– Ссаших дал слово, а значит сдержит его! – мрачно и чуть порывисто произнес Патрик.
Сдерживать себя больше он не мог, искренне не понимая, как можно не доверять слову благородного лорда!
Больше внимания в мгновение привлечь к себе Патрик мог только явись он сюда с головой Ссашиха. Обернулись к нему все: и люди, и наги, и кшерхи, только некоторые бросили почти сочувствующий взгляд на старого Хеннеке, что глухо выругался.
Внезапное безмолвие прервал звук ленивых хлопков
– Не потеряй запала, мальчик. В пылу битвы, он тебе пригодится. Вот пробьешься к Ссашиху и лично ему скажешь, как нехорошо он пос-с-ступил, – не скрывая насмешки, протянул Дейше.
От негодования юный Хеннек едва не задохнулся, вскинув голову, но на помощь ему никто не пришел. Отчасти из-за солидарности с нагом, отчасти из-за протяжного гула.
Ошер, все это время не сводивший взгляда с врат, на миг даже задержал дыхание.
– Начинается, – скорее для самого себя, тихо произнес он.
Огромные створки тяжелых врат медленно поползли в стороны, открываясь. Точно пасть странного чудовища, из которого тотчас хлынул живой алый поток человеческих тел. Стройные ряды багрянца залили край долины у стен города, затрепетали кровавыми флагами, полыхнули золотом колесниц. Последние появились под конец этого жуткого шествия, сверкающим потоком хлынув вправо и влево от врат, выстраиваясь перед пехотой и стрелками.
Глубоко вдохнув, принц медленно сжал ладонь на рукояти меча у пояса, ощущая, как та вспотела. Стиснув зубы, Ошер только нахмурился.
«Я – Ошер Терезаа. Я – сын Аскара Терезаа. Я не буду бояться. Я – воин и я не посрамлю ни памяти своих предков, ни имени отца, ни доверия друзей. Я – Ошер Терезаа.» – почти с ярость, что вмиг и до краев заполнила его, подумал принц, глядя прямо перед собой.
Взгляд Ошера, мимо всадников и колесниц союзников, скользнул дальше. К вратам, что темнели жадной пастью. Город покинули последние воины, заняв свои места, застыв, точно резные фигурки на шахматной доске.
– Издевается, гадюка, – едва слышно пробормотал где-то в стороне Тард.
И не ошибся. Издевался. Действительно издевался, ведь мог себе это позволить, ведь не он бросил этот вызов, не он был в этом мире чужаком. Пусть ненавидимый многими, но на этой земле он стоял твердо и уже считал себя победителем.
Поэтому колесница Ссашиха и прокатилась по мостовой неспешно, торжественно, как колесница победителя. Ее появление перед вратами встретил оглушительный шум. Воины Шшааса, точно единый организм, ударили по щитам, приветствуя своего предводителя.
Любили ли его? Едва ли.
Верили ли в его победу? Верили.
Этот наг, что так уверенно правил парой крепких вороных лошадей и так прямо держал спину, не проигрывал никогда. И горе не медлило
Эта смесь ненависти и веры вызывала у нага лишь надменную усмешку. Его – плебея от рождения, приветствовали, под его рукой выступили против законного, по крови, благородного нага. Хотя какой из этого полукровки наг!
Эта мысль вынудила Ссашиха вскинуть голову, впиться в сияющую линию колесниц напротив врат. Почти звериным чутьем он ощущал за ними, среди них своего врага. И не ошибся.
Шарриаш не стал медлить. Едва врата города раскрылись, наагаи закончил с раздачей указаний. Задержался только на мгновение, которого хватило, чтобы Воля передала ему нагинату и поцеловала в лоб. Ей не было дело до косых взглядов, это был ее воспитанник, ее вольник, которого вверила ей сама наагайше.
Не было дела до них и Шарриашу, но напоследок он все же обвел собравшихся здесь, у командной точки, тяжелым взглядом желтых глаз. И от этого взгляда некоторые потупились, читая в нем предостережение и угрозу.
Удобнее перехватив древко оружия, Шарриаш, в сопровождении еще нескольких нагов, направился вперед. Под шум приветствий, которыми осыпали его врага, захватчика и плебея, благородный Шарриаш уверенно миновал ряды своих воинов. Люди, наги, все они провожали наагаи напряженными взглядами. Никто не знал, чего ожидать.
– Наагаи!
Одинокий крик со стороны правой фаланги донесся слабым эхом. Его мог бы не расслышать никто, но в центре его подхватили сразу три голоса и несколько криков от левой фаланги.
– Наагаи!
Вначале одиночные крики с каждым мгновением крепчали. Один за другим, воины подхватывали крик и в момент, когда колесница Шарриаша отделилась от линии других колесниц, этот крик уже не мог заглушить приветственный шум войск противника.
Пожалуй, единственным, кто не слышал этого грохота был сам Шарриаш. Уверенно правя парой лошадей, он не сводил взгляда с противника. Того, кто убил его отца, свел в могилу мать, желал привести к бесчестью сестру.
Ладони сжимались все сильнее и только усилием воли удавалось подавить ярость. Ей в битве места не было.
Оборот за оборотом колеса, колесница приближала Ссашиха к выкормышу кшерхов. С каждым мгновением его фигура становилась все более четкой, пока наг не зашипел от ярости. Прошли обороты, утекло столько воды, сменилось столько дней и ночей, но он все еще прекрасно помнил проклятого кшерха, едва не отнявшего у него наагайше.
Та же стать, то же лицо и даже движения… Резко натянув поводья, Ссаших сжал губы, единственный уцелевший глаз полыхнул яростным весельем.
Та же стать – та же смерть.