Оборванные нити. Том 1

Маринина Александра

— Спрашивали, — «качок» недобро ухмыльнулся. — Только бабло зря потратили. Взять — взял, а сказать — не сказал. Тоже говорил, что не знает. Короче, мы даем бабки — вы даете информацию. Сроку — два дня. Иначе…

Он снова сделал выразительное движение плечами, чтобы Саблин, если он вдруг окажется слепым и тупым, все-таки обратил внимание на открытый распахнутой курткой пистолет. Ох, сколько этих движений плечами, черных кожаных курток и пистолетов всех систем и калибров перевидал Саблин за время работы в морге! Бандитские войны и всяческие разборки уже не первый год накрывали территорию столицы, криминальные трупы доставлялись

в Бюро с завидной регулярностью и в изобилии, соответственно, и лица, интересующиеся результатами экспертизы и ходом следствия, появлялись на территории Бюро систематически. В первый раз столкнувшись с этим, Сергей растерялся, но ко второму визиту бравых парней на черных джипах уже был готов, а на третий раз, опробовав продуманный заранее стиль общения и некоторые приемы ведения переговоров и убедившись в их эффективности, перестал реагировать на появление братков. Пришли — и пришли, они спросили — я ответил, они потребовали — я отказал, они угрожают — я веду их поближе к трупам, поговорили, расстались. Вот такая модель.

Ну что ж, подумал Сергей, так — значит, так. Будем разговаривать.

— Холодно, — равнодушно произнес он, поворачиваясь к двери, ведущей в помещение морга. — Если хотите попробовать договориться — давайте зайдем внутрь. Только не все. Человека три, не больше.

Очередной поход к боссу закончился тем, что к Сергею подошли трое: «качок», еще один серьезного вида мужчина с солидным брюшком и сам босс, носатый и темноглазый. Не говоря ни слова, они прошли вслед за Саблиным внутрь, до самой двери, ведущей в помещение, где стояли каталки с зашитыми после вскрытия, но еще не убранными в холодильник трупами. Сергей гостеприимно распахнул дверь и пригласил «гостей» пройти за ним.

— Больше нам поговорить негде, — нагло солгал он, — в ординаторской врачи, в секционных идут вскрытия, присутствие посторонних там строго запрещено. Так я вас слушаю внимательно.

«Качок» моментально сделался приятного серовато-зеленого цвета, а босс и пузатый мужчина сумели сохранить невозмутимое выражение лица только в течение примерно десяти секунд, на большее их не хватило. Взгляду некуда было упереться, куда бы ни повернулся глаз он неизменно натыкался на обнаженный труп с длинным, зашитым через край грубыми крупными швами секционным разрезом. Почти все трупы имели вид не особо презентабельный уже в силу самого события преступления, а уж после вскрытия… Да в таком количестве.

— Я вас слушаю, — спокойно повторил Сергей, прерывая явно затянувшуюся паузу. Он хорошо знал и по собственному опыту, и по рассказам коллег, что люди из криминального мира, ведущие себя в обычной жизни нагло и напористо, в моргах теряют свою обычную самоуверенность и апломб. То, что сам Саблин называл: «пальцы веером — сопли пузырем», рядом с изуродованными трупами быстро превращалось в затравленность и робость.

Вот и пусть попробуют давить на него здесь, среди каталок и мертвецов.

Через три минуты визит был окончен. Гости пробормотали что-то невнятное и быстро ретировались. Самым странным было то, что мужчина с брюшком на прощание повернулся к Сергею и сказал:

— Извините, доктор. Погорячились. Будьте здоровы.

Саблин стоял на крыльце и смотрел, как братки рассаживаются по джипам и уезжают. «Вот такие у нас издержки профессии, — подумал он. — Никому ничего не должны, ни у кого ничего не просим и не берем, а на нас постоянно давят, что следователи

с операми, что бандюки, и всем что-то надо, и все требуют, угрожают, деньги суют, договориться пытаются. А в народе про нас еще и бредни всякие рассказывают, дескать, все судебные медики сплошь пьяницы и циничные идиоты. Вроде ничего плохого не делаем, честно выполняем свою работу, любим профессию, повышаем квалификацию… Чего ж на нас все шишки-то валятся? Правильно я сделал, что завел этих придурков в морг. Отличное средство, хотя лично я не понимаю, как оно срабатывает».

А вслух произнес, громко, с удовольствием, тщательно выговаривая каждый звук в соответствии с поставленным ему когда-то опытным репетитором чистым лондонским произношением:

— Death, a necessary end, will come when it will come.

— Чего? — послышался из-за плеча голос дежурного санитара Костика.

— Это Шекспир, «Юлий Цезарь», — пояснил Саблин. — Я только самый конец цитаты привел, на самом деле она длиннее.

— Это про что?

— Про то, что непонятно, почему люди так боятся смерти. Шекспир об этом тоже думал, представь себе.

— И чего он надумал?

Саблин помолчал, доставая еще одну сигарету. Потом продекламировал:

Трус много раз до смерти умирает; Храбрец вкушает лишь однажды смерть. Из всех чудес, известных мне, считаю Я самым странным смертный страх людей; Ведь знают же: конец необходимый Придет в свой час.

— Это правда Шекспир написал? — В голосе Костика звучало удивление. — Вы не шутите?

— Да куда уж тут шутить, когда чуть не пристрелили, — усмехнулся Саблин.

Он собрался было уже спуститься с крыльца, когда его осенила идея.

— Костик, ты ведь с мамой живешь?

— Ну да, — чуть растерявшись, ответил санитар. — С мамой и с сестрой. Старшей, — зачем-то добавил он.

— У вас домашние животные есть?

— Теперь нет, — голос Костика заметно погрустнел. — У нас кот был, восемнадцать лет прожил, я всю жизнь рядом с ним был. Усыпить пришлось два месяца назад. Мама так плакала… Сестра тоже убивалась. Мы к нему привыкли, он хороший был, умный, воспитанный.

— Щенка возьмешь? — предложил Сергей. — Хороший, умный, насчет воспитания пока сказать трудно, это уж как сам сумеешь, он еще маленький совсем.

— Породистый? — спросил лучший санитар судебно-медицинского морга. — Если породистый — мне не потянуть финансово, у меня таких денег нет.

— Насчет породы ничего точно не скажу, ветеринар считает, что это порченый спаниель. Отдаю бесплатно, только лапку еще немножко подлечить надо.

— Правда? — обрадовался Костик — За так отдаете? Без денег?

— Без денег, — с улыбкой подтвердил Саблин. — Если хочешь — подожди, я его сам долечу, возьмешь, когда он будет совсем здоров. Так-то он в полном порядке, и глистов ему прогнали, и блох вывели.

— Да вы что, Михалыч, мы с мамой сами долечим, пусть мама отвлечется, будет о нем заботиться, ей полегче станет, а то она по коту нашему до сих пор горюет. Знаете, как она сказала, когда мы его усыпили? Я, говорит, все понимаю, восемнадцать лет, старый он уже, чудес не бывает, а все равно дырка в душе осталась. А когда вы щенка привезете?