Оборванные нити. Том 3
Шрифт:
— Правильно, — с облегчением улыбнулся Саблин.
В этот момент им овладела уверенность, что он не ошибся. Глеб из тех людей, которым, как и самому Саблину, интересны нерешаемые задачи. Он обязательно возьмется помочь. И обязательно что-нибудь придумает.
— И еще я вспомнил, — рассмеялся Морачевский, — что клещевину используют как техническую культуру для получения касторового масла. Слушай, это ведь даже представить себе невозможно: обыкновенная касторка, которая продается в любой аптеке и которую пьют как слабительное, — и смертельный яд, от которого нет спасения. В голове не укладывается.
— Ну, вообще-то насчет того, что «нет спасения»,
— Так ты же сказал, что противоядия нет.
— Противоядия — нет, но разные источники дают разную информацию о том, насколько рицин смертелен. В некоторых написано, что он абсолютно смертелен, если нет противоядия, а в некоторых — что если смерть не наступила в течение пяти дней, то вероятность выздоровления достаточно высока. В общем, Глеб, ситуация такая: никто ничего точно не знает, никто ничего с уверенностью сказать не может.
— Супер! — Глеб заметно оживился, в его глазах заиграл огонь, так хорошо знакомый Саблину: огонь исследователя и первооткрывателя, которому предстоит войти в дремучие джунгли, где растут неизвестно какие ядовитые растения и водятся неизвестно какие хищные и опасные твари.
Сергей не ошибся. В сыне Татьяны Геннадьевны Кашириной он нашел надежного соратника.
Ольга поговорила по телефону с матерью и осторожно положила аппарат на стол, словно он мог взорваться от малейшего сотрясения. Решение она приняла в первое же мгновение, но уже секундой позже испугалась и заколебалась. Сможет ли она стать хорошей матерью внезапно осиротевшему годовалому малышу? Сможет ли бросить Саблина, с которым прожила столько лет, и вернуться в Москву? Ей так хотелось иметь ребенка! Но она, зная характер Сергея, поставила крест на этой мысли: нельзя заставлять его рваться между двумя детьми, между двумя семьями. До тех пор, пока речь шла только о двух женщинах, ему было проще. Такая ноша ему вполне по силам. Двое детей от разных женщин — это ноша, с которой он не справится при своем чувстве долга и ответственности. Она, в общем-то, смирилась с тем, что детей у нее не будет и радость материнства останется для нее просто несбывшейся мечтой. Но Ольга Бондарь точно знала: ее Сергей, ее любимый мужчина, мучается угрызениями совести из-за того, что она не рожает. Он не разводится — и у нее нет детей. Может быть, пора освободить его от этой тяжести, от чувства вины, которое для Саблина совершенно непереносимо?
Ольга не знала, как поступить, а решение следовало принимать быстро, пока не завертелась чугуннонепробиваемая система опеки, которая постарается немедленно ухватить малыша и отправить в дом ребенка, а оттуда — в детский дом. Придется потратить определенное время на увольнение и перевод в Москву, что тоже не в один день делается, поэтому терять нельзя ни одного часа. Если делать — то делать немедленно, принимать решение, звонить родственникам, обещать, что возьмет ребенка, просить их обратиться в органы опеки с просьбой помочь подготовить все необходимые документы для того, чтобы передать малыша на усыновление ей, троюродной сестре умершей матери.
Хорошо, что Саблина нет дома. Он договорился о встрече с экспертом-криминалистом Морачевским и придет сегодня поздно, у нее есть время до его прихода определиться. Потому что если уезжать, то сказать об этом нужно сразу. Это будет правильно.
Телефон зазвонил снова, и Ольга схватила трубку, не посмотрев на дисплей, уверена была, что это или снова мама звонит, или
— Конечно, заезжай, кофейку выпьем, я как раз бисквиты вчера испекла.
Ванда появилась через пятнадцать минут и сразу увидела, что ее подруга расстроена. Ольга не собиралась посвящать молоденькую пустоголовую Ванду в свои планы и уж тем более делиться с ней колебаниями и сомнениями, однако, сама не зная почему, вдруг взяла и все рассказала. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль: мы же всегда стараемся проконсультировать «стекла», если сомневаемся, не уверены или не знаем, мы понимаем, что сторонний глаз может увидеть то, чего ты не заметил. А вдруг Ванда со своим чудноватым менталитетом увидит ситуацию как-то иначе? А вдруг у нее найдутся какие-то аргументы, которые не приходили Ольге в голову, но которые помогут принять решение?
Ванда полностью поддержала ее.
— Конечно, поезжай, Ольгуша, о чем тут думать-то? Ребеночек — он же маленький, беззащитный, его растить надо, опекать, поддерживать, а Сережка твой здоровенный бугаина, он и без тебя справится, не пропадет. Ты же помнишь, он сам всегда говорит, что помогать надо слабому, потому что сильный сам себе поможет. А Сережка у тебя сильный. И потом, ты, может, еще и с ребеночком сюда вернешься, будете жить втроем, чем плохо? Будете как настоящая семья, сначала этого малыша возьмете, потом своего родите, и будет семья с детками.
— Да у Сергея есть уже семья, и ребенок у него есть, — вздохнула Ольга. — Вторая семья ему не нужна.
— Ну и ладно, и не надо, сама вырастишь, и не хуже других будет. Ты же такая умная, Ольгуша, ты такая ловкая, ты все знаешь и умеешь, из тебя получится превосходная мать, да ты такого ребенка вырастишь — все попадают от зависти. И красивый будет, и здоровый, и образованный, и карьеру сделает, и тебя еще на старости лет будет содержать. И потом, у тебя тоже еще все может сложиться, в Москве-то мужиков в разы больше, чем тут у нас, в Северогорске, там выбор ого-го какой! А если уж здесь у тебя поклонники были, то там-то наверняка все будет в полном порядке.
Ольга умом понимала, что Ванда говорит глупости, но почему-то от этих глупостей ей становилось легче. И решение показалось ей простым и ясным: она уедет отсюда, вернется в Москву и усыновит ребенка умершей сестры.
Они пили кофе с бисквитами и обсуждали, как построить жизнь в Москве с маленьким ребенком, и Ольге было тепло и уютно от этих разговоров, приближавших с каждой секундой, с каждым произнесенным словом исполнение ее мечты. Едва в дверном замке клацнул ключ, Ванда засобиралась уходить.
— У вас тут сейчас сцена будет, — испуганно прошептала она, — боюсь, как бы мне попутно не досталось.
Она торопливо схватила висящую в прихожей легкую ветровку, сунула ноги в туфельки-«балетки» и быстро прошмыгнула мимо вошедшего в прихожую Сергея.
— Оля, ты мне подала совершенно гениальную идею обратиться к сыну Кашириной, — радостно сообщил он прямо с порога. — Ванда, кукла, ты куда убегаешь? Это я тебя так напугал?
— Извини, Сереж, — бросила она, опрометью спускаясь по ступенькам лестницы, — мне пора, я опаздываю!