Оборванный след

Спенсер Уэн

Макс проверил связь в наушниках, затем убедился, что маячок Укии высвечивается на экране навигатора.

— Так, хорошо. Теперь мы готовы идти.

На кемпинге Алисия занимала участок прямо за «фольксвагеном»; все как обычно — кострище, столик из досок, крэйнаковская четырехместная палатка, в которой все еще витал домашний дух. Ручей Купальня Медведя пересекал поляну; его можно было перепрыгнуть, а в прозрачной воде виднелись тени снующих туда-сюда рыб. На том берегу рядами стояли холмы, покрытые высокими пихтами. Дикая природа Орегона

своей ухоженностью и чистотой напоминала парк, а вот, например, в Пенсильвании вы не встретите леса без завалов на нижнем ярусе.

Вторая студентка-выпускница, по имени Роза, была несколько старше подруги и куда миниатюрнее. Она сидела за столиком, сжимая чашку кофе; у глаз от недосыпа и беспокойства пролегли тени.

— Сегодня ночью было холодно, — прошептала она, не поднимая лица. — Надеюсь, Алисия не замерзла.

Крэйнак посмотрел в сторону.

— Не могли бы вы... повторить Максу и Укии то, что уже говорили мне по телефону?

— Обычно мы уходим из лагеря только вдвоем, — тихим голосом начала Роза. — Мы составляли полевую карту региона — это входит в мою дипломную работу. Вот, собственно, единственная причина, по которой Алисия вообще сюда приехала: Пит не разрешает нам одиночные съемки на природе из соображений безопасности.

Роза нагнулась и приподняла правую штанину, демонстрируя плотную повязку вокруг щиколотки.

— Я подвернула ногу в воскресенье, но она до сих пор болит при ходьбе. Алисия не велела мне много двигаться, говорила, что будет хуже и нужно пару дней спокойно сидеть и ждать, пока выздоровеет. Мы собирались уехать в пятницу и за три дня добраться до дому без всякой спешки. Если моя нога не поправится, я не смогу помочь вести машину. Оставалось только проверить некоторые наши замеры и расчеты, и уже можно было бы ехать. Утром в понедельник Алисия ушла и не вернулась. Я чувствую себя страшно виноватой.

Наверное, феминистки осудили бы Укию, но он совершенно не подозревал Розу в участии в похищении Алисии — по той причине, что она была женщиной. Окажись на ее месте мужчина, он непременно бы изучил ее кровь.

Он несколько смущенно взглянул на Розу: крошечная, едва ли выше пяти футов, а вес ее вряд ли достигал сорока фунтов. Нос усыпали веснушки, лучики-морщинки смеха разбегались от глаз, потемневших от беспокойства и страха. Весьма сомнительным казалось предположение, что эта хрупкая девушка убила Алисию, которая на голову выше, и закопала тело.

Укия слушал вопросы, задаваемые Крэйнаком и Максом, а сам тем временем нырнул в палатку. Призрак Алисии еще витал здесь: ее запах, ее ДНК, все предметы напоминали о ней. Расстеленный спальник лежал на слишком длинной походной кровати, у изголовья валялась подушка. Укия поднял ее и обнаружил одну из своих черных рубашек — точно такая же была на нем сейчас. Алисия отпорола ворот и рукава и, очевидно, получившуюся хламиду использовала в качестве ночной рубашки.

Когда я отдал ей эту рубашку? — подумал Укия и тут же вспомнил.

Дождь начался неожиданно и резко, по обычаю июньских ливней в Питтсбурге. От горячего асфальта поднимался пар.

Входная дверь в Максов дом — по совместительству здесь располагался и офис — хлопнула.

— Кто там ? — крикнул Укия из кухни, ставя посуду от ленча на гранитный столик у раковины.

— Это я!

Алисия со смехом вбежала в кухню из прихожей, разбрызгивая во все стороны капли воды.

— Ты вся промокла! — Укия уже смеялся вместе с ней.

— Это восхитительно! Пошли скорей! — Она схватила его за руку — ладонь ее оказалось теплой и мокрой — и вытащила его наружу под проливной дождь.

На улице действительно было чудесно: теплый и влажный мир вокруг них излучал нечто страшно материнское, родное. Они стояли под дождем, пока не промокли до нитки, смеясь, прыгая по лужам и танцуя. Алисия обняла его, и капли на длинных ресницах девушки блестели словно алмазы.

Да, конечно, ей пришлось выдать что-нибудь сухое, и он одолжил Алисии рубашку, пару шорт и предоставил в пользование прачечную на втором этаже. Должно быть, она не стала выбрасывать рубашку.

Укия приложился щекой к плотной ткани: она по-прежнему хранила запах тела Алисии, здоровый и чистый, никаких следов насилия или наркотиков, короче, ничего, что продвинуло бы поиски хоть немного.

— Вы не знаете, куда она могла направляться? — спросил Макс Розу.

— Нет, не представляю. Она встала очень рано, велела мне спать дальше, сказала, что вернется к обеду, и вышла из палатки. Я слышала ее шаги, но уже начала задремывать.

Под кроватью Укия обнаружил целую коллекцию обуви: яркие клетчатые тапочки для тенниса, босоножки на низком каблуке, пара поношенных мокасин. Он проверил размер: у Алисии оказался девятый, а каблуки стирались с внешней стороны.

— Спасатели спрашивают меня каждый день, как будто я знала, но забыла. Но я действительно не имею представления. Я и не подумала ее спросить — а надо было.

В голосе Розы отчетливо слышалась усталость, смешанная с чувством вины.

Пластиковые ящики из-под молока приспособили под самодельные полки для книг. Многочисленные записные книжки, блокноты, журналы и брошюры были упакованы в пластиковые пакеты «зиплок» для холодильников. Две книги Хиллермана, которые читала Алисия, ее органайзер с обложкой под ткань. Укия вытащил книжицу и открыл кожаную застежку. Органайзер едва не развалился, из него вывалилась целая куча листочков.

Он пролистал книжку — в ней оказались блокнот, отделение для мелких предметов, карманчик для визиток, список адресов — да, Укия в ней значился на букву О, вокруг его имени были нарисованы смеющиеся рожицы, — много страничек для записей и альбом для фотографий. Он обнаружил школьные снимки Саши, дочери Крэйнака, семейный портрет Крэйнаков — на нем запечатлена и сама Алисия, — карточки умерших родителей девушки, полароидный снимок Макса, когда виски его еще не покрыла седина, и три фотографии самого Укии в возрасте тринадцати, семнадцати и двадцати лет.