Обоснование и защита марксизма .Часть первая

Плеханов Георгий Валентинович

В орудиях труда человек приобретает как бы новые органы, изменяющие его анатомическое строение. С того времени, как он возвысился до их употребления, он придает совершенно новый вид истории своего развития: прежде она, как у всех остальных животных, сводилась к видоизменениям его естественных органов; теперь она становится прежде всего историей усовершенствования его искусственных органов, роста его производительных сил.

Человек — животное, делающее орудия, — есть вместе с тем и общественное животное, происходящее от предков, живших в течение многих поколений более или менее крупными стадами. Для нас не важно здесь, почему наши предки стали жить стадами, — это должны выяснить и выясняют зоологи, — но с точки зрения философии истории в высшей степени важно отметить, что с тех пор, как искусственные органы человека стали играть решающую роль в его существовании, сама общественная жизнь его стала видоизменяться в зависимости от хода развития его производительных сил.

"Многоразличные отношения, в которые становятся люди при производстве продуктов, не ограничиваются отношением их к природе.

Производство возможно лишь при известного рода совместности и обоюдности действий производителей. Чтобы производить, люди вступают в определенные взаимные связи и отношения, и только внутри и через посредство этих общественных связей и отношений возникают те воздействия людей на природу, которые необходимы для производства [88] .

88

"Lohnarbeit und Kapital" Карла Маркса.

Искусственные органы, орудия труда, оказываются, таким образом, органами не столь-ко индивидуального, сколько общественного человека. Вот почему всякое существенное

их изменение ведет за собой перемены в общественном устройстве.

"В зависимости от характера производительных средств изменяются и общественные отношения производителей друг к другу, изменяются отношения их совместной деятельности и их участия во всем ходе производства. С изобретением нового военного орудия, огнестрельного оружия, необходимым образом изменилась вся внутренняя организация армии, равно как и все те взаимные отношения, в которых стоят входящие в состав армии личности и благодаря которым она представляет собою организованное целое: наконец, изменились также и взаимные отношения целых армий. Общественные отношения производителей, общественные отношения производства меняются, следовательно, с изменением и развитием материальных средств производства, т. е. производительных сил. Отношения производства в их совокупности образуют то, что называется общественными отношениями, обществом, и притом обществом, находящимся на определенной исторической ступени развития, — обществом с определенным характером. Такие своеобразные совокупности отношений производства представляют собою античное общество, феодальное общество, буржуазное общество, и каждый из этих видов общественной организации соответствует, в свою очередь, известной ступени развития в истории человечества" [89] .

89

Там же.

Излишне прибавлять, что не менее своеобразные совокупности отношений производства представляют собою и более ранние ступени человеческого развития. Так же излишне повторять, что и на этих более ранних ступенях состояние производительных сил имело решающее влияние на общественные отношения людей.

Здесь мы должны остановиться, чтобы рассмотреть некоторые, на первый взгляд довольно убедительные, "возражения.

Первое состоит вот в чем.

Никто не оспаривает важного значения орудий труда, огромной роли производительных сил в историческом движении человечества, — говорят нередко марксистам, — но орудия труда изобретаются и употребляются в дело человеком. Вы сами признаете, что пользование ими предполагает сравнительно очень высокую степень умственного развития. Каждый новый шаг в усовершенствовании орудий труда требует новых усилий человеческого ума. Усилия ума — причина, развитие производительных сил — следствие. Значит, ум есть главный двигатель исторического прогресса; значит, правы были люди, утверждавшие, что миром правят мнения, т. е. правит человеческий разум.

Нет ничего естественнее такого замечания, но это не мешает ему быть неосновательным.

Бесспорно, употребление орудий труда предполагает высокое развитие ума в животном-человеке. Но посмотрите, какими причинами объясняет это развитие современное естествознание.

"Человек никогда не достиг бы господствующего положения в мире без употребления рук, этих орудий, столь удивительно послушных его воле", — говорит Дарвин [90] . Это не новая мысль, — ее высказал уже Гельвеций. Но Гельвеций, не умевший стать твердой ногой на точку зрения развития, не умел придать сколько-нибудь вероятный вид своей собственной мысли. Дарвин выдвинул на ее защиту целый арсенал доводов, и хотя все они, разумеется, имеют лишь гипотетический характер, но в своей совокупности они достаточно убедительны. Что же говорит Дарвин? Откуда взялись у quasi-человека его нынешние, совершенно человеческие руки, имевшие столь замечательное влияние на успехи его "разума"? Вероятно, они образовались в силу некоторых особенностей географической среды, сделавших полезными физиологическое разделение труда между передними и задними конечностями. Успехи "разума" явились отдаленным следствием этого разделения и, — опять-таки при благоприятных внешних условиях, — стали, в свою очередь, ближайшей причиной появления у человека искусственных органов, употребления орудий. Эти новые искусственные органы оказали его умственному развитию новые услуги, а успехи "разума" опять отразились на органах. Тут перед нами длинный процесс, в котором причина и следствие постоянно меняются. Но ошибочно было бы рассматривать этот процесс с точки зрения простого взаимодействия. Чтобы человек мог воспользоваться уже достигнутыми успехами своего "разума" для усовершенствования своих искусственных орудий, т. е. для увеличения своей власти над природой, он должен был находиться в известной географической среде, способной доставить ему: 1) материалы, необходимые для усовершенствования; 2) предметы, обработка которых предполагала бы усовершенствованные орудия. Там, где не было металлов, собственный разум общественного человека ни в каком случае не мог вывести его за пределы "периода шлифованного камня"; точно так же для перехода к пастушескому и земледельческому быту нужны были известная фауна и флора, без наличности которых "разум остался бы неподвижным". Но и это не все. Умственное развитие первобытных обществ должно было идти тем скорее, чем больше было взаимных сношений между ними, а эти сношения были, конечно, тем чаще, чем разнообразнее были географические условия обитаемых ими местностей, т. е., следовательно, чем менее были сходны продукты, произведенные в одной местности, с продуктами, производимыми в другой [91] . Наконец, всем известно, как важны в этом отношении естественные пути сообщения; уже Гегель говорил, что горы разделяют людей, реки и моря их сближают [92] .

90

"La Descendance de l'homme etc.", Paris 1881, p. 51.

91

В известной книге фон Марциуса о первобытных обитателях Бразилии можно найти несколько интересных примеров, показывающих, как важны самые, по-видимому, незначительные особенности местностей в деле развития взаимных сношений между их обитателями.

92

Впрочем, относительно моря надо заметить, что оно не всегда сближает людей. Ратцель ("Antropo-Geographie", Stuttgart 1882, стр. 92) справедливо замечает, что на известной, низкой стадии развития море является абсолютной границей, т. е. делает невозможными какие бы то ни было сношения между разделенными им народами. С своей стороны, сношения, возможность которых обусловливается первоначально исключительно свойствами географической среды, накладывают свою печать на физиономию первобытных племен. Островитяне сильно отличаются от обитателей континентов. "Die Bev"olkerungen der Inseln sind in einigen Fallen v"ollig andere als die des n"achst gelegen Festlandes oder der n"achsten gr"osseren Insel; aber auch wo sie urspr"unglich derselben Rasse oder V"olkergruppe angeh"oren, sind sie immer weit von derselben verschieden; und zwar, kann man hinzusetzen, in der Regel weiter als die entsprechenden festl"andischen Abzweigungen dieser Rasse oder Gruppe untereinander" (Ratzel, 1. c, S. 96). Тут повторяется тот же закон, что и в образовании животных видов и разновидностей.

Географическая среда оказывает не менее решительное влияние и на судьбу более крупных обществ, на судьбу государств, возникающих на развалинах первобытных родовых организаций. "Не абсолютное плодородие почвы, а ее дифференцирование, разнообразие ее естественных произведений составляет естественную основу общественного разделения труда и заставляет человека, в силу разнообразия окружающих его естественных условий, разнообразить свои собственные потребности способности, средства и способы производства. Необходимость установить общественный контроль над известной силой природы для ее эксплуатации в больших размерах, для ее подчинения человеку посредством организованных человеческих усилий, играет самую решительную роль в истории промышленности. Таково было значение регулирования воды в Египте, в Ломбардии, в Голландии или в Персии и в Индии, где орошение посредством искусственных каналов приносит земле не только необходимую воду, но в то же время в ее иле минеральное удобрение с гор. Тайна промышленного процветания Испании и Сицилии при арабах заключается в канализации" [93] .

93

Маркс, "Das Kapital", dritte Auflage, L.S. 524–526. В примечании (стр. 526) Маркс прибавляет: "Одним из естественных оснований государственной власти над лишенными взаимной связи маленькими производительными организмами Индии было регулирование притока воды. Магометанские владыки Индии поняли это лучше, чем их английские преемники". С приведенным в тексте мнением Маркса сопоставим мнение новейшего исследования: "Unter dem, was die lebende Natur dem Menschen an Gaben bietet, ist nicht der Reichtum an Stoffen, sondern der an Kr"aften, oder besser gesagt, Kr"afteanregungen am h"ochsten zu sch"atzen". R a t z e l, L. cit., S. 343.

Таким образом, только благодаря некоторым особенным свойствам географической среды наши

антропоморфные предки могли подняться на ту высоту умственного развития, которая была необходима для превращения их вtool-makinganimals. И точно также только некоторые особенности той же среды могли дать простор для употребления в дело и постоянного усовершенствования этой новой способности "делания орудий". В историческом процессе развития производительных сил способность человека к "деланию орудий" приходится рассматривать прежде всего, как величину постоянную, а окружающие внешние условия употребления в дело этой способности, как величину постоянно изменяющуюся [94] .

94

"Мы должны остерегаться, — говорит Л. Гейгер, — приписывать размышлению слишком большое участие в происхождении орудий. Открытие первых, в высшей степени важных, орудий произошло, конечно, случайно, как и многие великие открытия новейшего времени. Они были, конечно, скорее найдены, чем изобретены. К этому взгляду я пришел в особенности в силу того обстоятельства, что названия орудий никогда не производятся от их обработки, что они (т. е. названия) никогда не имеют генетического характера, а происходят от того употребления, которое дается орудиям. Так, в немецком языке Schere (ножницы), S"age (пила), Hacke (кирка) суть предметы, обрезывающие (scheren), пилящие (s"agen), рубящие (hacken). Этот закон языка должен тем более обращать на себя внимание, что названия приспособлений, которые не представляют из себя орудий, образуются генетическим, пассивным путем от того материала или той работы, из которой или благодаря которой они возникают. Например, мех, как вместилище для вина, во многих языках первоначально обозначает содранную с животного шкуру: немецкому Schlauch соответствует английское slough — змеиная шкура. Греческое asc^os одновременно — мех, в смысле вмести-лища, и звериная шкура. Тут, стало быть, язык вполне явственно показывает нам, как и из чего приготовле-но приспособление, именуемое мехом. Не то по отношению к орудиям; и они первоначально, если основы-ваться на языке, не были вовсе изготовлены: так, первым ножом мог явиться случайно найденный и, я бы сказал, играючи пущенный в дело, заостренней камень". L. Geiger, "Die Urgeschichte der Menschheit im Lichte der Sprache. Mit besonderer Beziehung auf die Entstehung des Werkzeugs", S.S. 36–37. В сборнике: "Zur Entwicklungsgeschichte der Menschheit", Stuttgart 1878.

Различие результатов (ступени культурного развития), достигнутых различными человеческими обществами, объясняется именно тем, что окружающие условия не позволили различным человеческим племенам в одинаковой мере употребить в дело свою способность "изобретать". Есть школа антропологов, приурочивающая различие названных результатов к различным свойствам человеческих рас. Но взгляд этой школы не выдерживает критики: он представляет собою лишь новую вариацию старого приема объяснения исторических явлений ссылками на "человеческую природу" (т. е. здесь ссылками на природу расы) и по своей научной глубине не далеко ушел от взглядов мольеровского доктора, глубокомысленно изрекшего: опий усыпляет потому, что имеет свойство усыплять (раса отстала потому, что имела свойство отставать).

Действуя на природу вне его, человек изменяет свою собственную природу. Он развивает все свои способности, а между ними и способность к "деланию орудий". Но в каждое данное время мера этой способности определяется мерой уже достигнутого развития производительных сил.

Раз орудие труда становится предметом производства, самая возможность, равно как большая или меньшая степень совершенства его изготовления, целиком зависит от тех орудий труда, с помощью которых оно выделывается. Это понятно всякому и без всяких пояснений. Но вот что, например, может показаться на первый взгляд совсем непонятным: Плутарх, упомянув об изобретениях, сделанных Архимедом во время осады Сиракуз римлянами, находит нужным извинить изобретателя: философу, конечно, неприлично заниматься такого рода вещами, рассуждает он, но Архимеда оправдывает крайность, в которой находилось его отечество. Мы спрашиваем, кому придет теперь в голову искать обстоятельства, смягчающих вину Эдисона? Мы не считаем теперь постыдным — совсем напротив! — употребление человеком в дело его способности к механическим изобретениям, а греки (или, если хотите, римляне), как видите, смотрели на это совсем иначе. Оттого ход механических открытий и изобретений должен был совершаться у них, — и действительно совершался, — несравненно медленнее, чем у нас. Тут как будто опять выходит, что мнения правят миром. Но откуда взялось у греков такое странное "мнение"? Происхождения его нельзя объяснить свойствами человеческого "разума". Остается припомнить их общественные отношения. Греческое и римское общества были, как известно, обществами рабовладельцев. В таких обществах весь физический труд, все дело производства достается на долю рабов. Свободный человек стыдится такого труда, и потому, естественно, устанавливается презрительное отношение даже к важнейшим изобретениям, касающимся производительных процессов и, между прочим, к изобретениям механическим. Вот почему Плутарх смотрел на Архимеда не так, как мы смотрим теперь на Эдисона [95] . Но почему же в Греции установилось рабство? Не потому ли, что греки, в силу некоторых промахов своего "разума", считали рабский строй наилучшим? Нет, не потому. Было время, когда и у греков не было рабства, и тогда они вовсе не считали рабовладельческого общественного строя естественным и неизбежным. Потом возникло у греков рабство и постепенно стало играть более и более важную роль в их жизни. Тогда изменился и взгляд на него греческих граждан: они стали отстаивать его, как совершенно естественное и безусловно необходимое учреждение. Но почему же возникло и развилось у греков рабство? Вероятно, по той же самой причине, по какой возникало и развивалось она и в других странах на известной стадии их общественного развития. А эта причина известна: она заключается в состоянии производительных сил. В самом деле, для того, чтобы мне из побежденного неприятеля выгоднее было сделать раба, чем жаркое, нужно, чтобы продуктом его подневольного труда могло поддерживаться не только его собственное, а, по крайней мере, отчасти, и мое существование, другими словами, — нужна известная степень развития находящихся в моем распоряжении производительных сил. Именно через эту дверь и входит рабство в историю. Рабский труд мало благоприятствует развитию производительных сил; при нем оно подвигается крайне медленно, но все-таки оно подвигается, и наступает, наконец, такой момент, когда эксплуатация рабского труда оказывается менее выгодной, чем эксплуатация труда свободного. Тогда рабство отменяется или постепенно оттирает. Ему указывает на дверь то самое развитие производительных сил, которое ввело его в историю [96] . Таким образом, мы, возвращаясь к Плутарху, видим, что его взгляд на изобретения Архимеда был обусловлен состоянием производительных сил в его время. А так как взгляды такого рода несомненно имеют огромное влияние на дальнейший ход открытий и изобретений, то мы тем более можем сказать, что у каждого данного народа, в каждый данный период его истории, дальнейшее развитие его производительных сил определяется состоянием их в рассматриваемый период.

95

"Основателями (этой механики)… явились Эвдокс и Архит, которые дали геометрии более пестрое и интересное содержание, игнорируя, ради непосредственно осязаемых и технически важных применений этой науки, ее отвлеченные и недоступные графическому изображению проблемы… А когда Платон с него-дованием указал им, что они уничтожают величие геометрии, которая в их руках удаляется от предметов бестелесных и отвлеченных и обращается к предметам чувственным, нуждающимся в грубой ремесленной обработке, то механика, изгнанная из математики, отделилась от нее и, не пользуясь долгое время никаким вниманием со стороны философии, сделалась одной из вспомогательной наук военного искусства" (Р1utаrchi VITA MARCELLI, edit. Teubneriana C. Sintenis, Lipsiae 1883, Cap. XIV, pp. 135–136). Как видит читатель, взгляд Плутарха был далеко не нов в то время.

96

Известно, что в течение долгого времени русские крестьяне сами могли иметь и нередко имели крепостных. Состояние крепостного не могло быть приятно крестьянину. Но, при тогдашнем состоянии производительных сил России, ни один крестьянин не мог находить это состояние ненормальным. Запасшийся деньжонками "мужичок" так же естественно задумывался о покупке крепостных, как римский вольноотпущенник стремился к приобретению рабов. Восставшие под предводительством Спартака рабы вели войну с своими господами, но не с рабством; если бы им удалось завоевать себе свободу, они, при благоприятных обстоятельствах, сами и с самою спокойною совестью сделались бы рабовладельцами. Невольно вспоминаются при этом, приобретая новый смысл, слова Шеллинга: свобода должна быть необходима. История показывает, что любой из видов свободы является только там, где он становится экономической необходимостью.

Само собою разумеется, что всюду, где мы имеем дело с открытиями и изобретениями, мы имеем дело и с "разумом". Без разума открытия и изобретения были бы так же невозможны, как невозможны они были до появления на земле человека. Излагаемое нами учение вовсе не упускает из виду роли разума; оно только старается объяснить, почему разум в каждое данное время действовал так, а не иначе; оно не пренебрегает успехами разума, а только старается найти для них достаточную причину.