Обойма ненависти

Макеев Алексей Викторович

– Скажи, Стас, а ты не обижаешься на меня? Нет у тебя, пусть глубоко в душе, обиды?

– Ты дурак, Лева! – убежденно ответил Крячко.

– И все? А может, расшифруешь свой глубокий по смыслу и весьма широкий по содержанию ответ?

– Эх, Лева, – вздохнул Крячко устало. – Ну, давай расшифрую. Я ведь понимаю тебя гораздо лучше, чем тебе кажется. И сейчас понял тебя прекрасно. Особенно после

устроенного тобой спектакля. Да! Никогда не думал, что ты можешь вот так комплексовать. Ты ведь подумал вон на том примере, – Крячко кивнул головой на верхние этажи дома, – что старый друг Стас, которого ты знаешь тысячу лет и с которым тысячу лет работаешь вместе, страдает тайно, со стенаниями в подушку по ночам, что он на вторых ролях? Двадцать лет в помощниках! Лева, мы с тобой старые матерые полковники. Мы сто раз ходили под смертью рядом, мы постоянно роемся вместе в дерьме. Мы с тобой привыкли четко и конкретно оценивать людей, которых подозревали, просчитывать шаги преступников, которых разыскивали. Нам ли с тобой быть такими, как вон они, эти Лукьянов и Филиппов?.. Хочешь честно? Получи честно. Ты мой начальник не потому, что тебя им Петр назначил, а потому, что ты во многом превосходишь меня. Я это прекрасно знаю. Я четко понимаю, на что способен, а на что нет. Знаю, что я хороший помощник, лучший помощник на свете. Я не первый, я второй, но за это ты меня и ценишь. Это очень важная роль – роль незаменимого помощника. А еще ты меня за это любишь, потому что в дружбе, как и в работе, есть первые, а есть и вторые, есть ведущие, а есть ведомые. И пошел ты к черту со своими соплями, старый ты брюзга! Разнюнился тут… За что тебя Маша любит? Ума не приложу.

– Спасибо, Стас, я тебя тоже люблю, – усмехнулся Гуров.

Ему в самом деле стало легче. Вот так просто и по-мужски Стас его отчитал – и все снова на своих местах. И душа на месте.

– Ты лучше скажи, – переменил Крячко тему разговора, – что это за название последней версии ты выдумал – точка экстремума?

– Это, Стас, математический термин. Случайно по телевизору услышал. Я, сам понимаешь, математик не великий, поэтому в терминах объяснить не смогу. Это, применительно к нашим делам, точка наивысшего накала. Когда обстоятельства, поступки, мысли сочетаются таким образом, что человек

способен на максимальный для себя поступок. Вот у Оксаны все копилось в душе, она сама себя накручивала и в результате решилась на такое… максимальное для нее. И у муженька ее бесхребетного тоже достигнута точка экстремума. Это когда все факторы вокруг, которые определяют жизнь и поступки людей, приводят как раз не к максимальному накалу, а к максимальному опусканию вниз. Или на дно жизни, или на дно самого себя. Минимальная точка. Или максимально низкое значение человека.

– Минимальные, максимальные… А страдают средние, – задумчиво произнес Крячко.

– Что? Средние?

– Ну да. Те, которые просто живут, живут нормальной жизнью. Александра Лукьянова, например. Ты знаешь, Лева, у них на участке стоит березка. Лукьянов мне как-то сказал, что жена долго отстаивала ту березку во время планировки участка. Ландшафтный дизайнер очень настаивал удалить дерево. Оно для нее было чем-то своим, естественным. Не принадлежало к супердизайну участка, не было частью пустыря. Говорят, она березку очень любила. Весной ждала, когда дерево запушится молодой листвой, осенью – когда листья начнут желтеть. Я представил себе, как это здорово. Просыпаешься утром, а березка как будто светится ярким желтым светом на солнце. Очень красиво.

– Романтическая ты натура, Стас. Только к чему ты все это?

– К тому, Лева. Александра жила простой нормальной жизнью, без этих экстремумов. Имела семью, растила дочь, ухаживала за домом, за мужем. Все у нее было просто, понятно и нормально. Рассчитано на годы вперед, размерено, спокойно и счастливо. А тут нашелся человек – «экстремал», «экстремист», как ее там назвать-то?.. Короче, человек с экстремумами. И все это ударило по среднему нормальному человеку.

– Да, Стас, – заводя двигатель машины, сказал Гуров, – так в нашей работе всегда. Нормальные люди и страдают от тех, кого мы ловим. За это я и люблю нашу работу. Я бы даже сказал – уважаю.

Машина вывернула от бордюра и ринулась двором на улицу в поток других машин. Снова заморосил дождь, с унылой тоскливой монотонностью напоминая, что лето теперь уже окончательно закончилось…