Обожествленное зло (Искушение злом) (др.перевод)
Шрифт:
Потом девочка увидела отца, своего собственного папу, погрузившего кисти в чашу. Он бесновался вместе с остальными, и по его пальцам стекала кровь…
Часть I
1
Клер Кимболл проснулась от того, что кричала.
Затаив дыхание, покрытая холодным потом, она съежилась под простыней. Трясущейся рукой нащупала кнопку на лампе около кровати. Ее света показалось недостаточно, и Клер встала, чтобы включить
Клер села на край кровати и жадно затянулась.
Почему этот сон снова вернулся?
Ее психоаналитик сказал бы, что это ожидаемая реакция на то, что мать Клер недавно вышла замуж – подсознательно можно было почувствовать предательство по отношению к отцу.
Но это чушь…
Молодая женщина выпустила к потолку струю дыма.
Ее мать прожила вдовой больше двенадцати лет. Конечно, любая здравомыслящая и любящая дочь пожелала бы ей снова обрести семейное счастье. Любящей дочерью Клер назвать точно нельзя. Относительно здравомыслия молодая женщина была не столь уверена.
Она вспомнила, когда ей впервые приснился этот сон. Клер тогда было пять лет, и она так же, как сейчас, проснулась от своего крика. Все было точно так же, как сегодня. Тогда родители тут же прибежали в комнату, чтобы успокоить ее. Явился даже ее брат-близнец Блэйр с округлившимися от удивления глазами. Мать увела Блэйра, а отец остался с ней. Он стал тихо, спокойно убеждать дочку в том, что это был всего лишь сон, дурной сон, который его малышка скоро забудет.
И она забыла. Надолго. Но потом сон вернулся. Он стал мучить Клер, когда ее уделом становились напряжение, усталость или слабость.
Она потушила сигарету и надавила пальцами на глазные яблоки. Ну что же… Сейчас она действительно испытывает напряжение. До ее персональной выставки осталось меньше недели. Несмотря на то что Клер лично отобрала каждую скульптуру для показа, ее терзали сомнения.
Возможно, причиной всему стали восторги критиков два года назад, во время ее дебюта. Теперь, когда Клер была на гребне волны успеха, потерять можно было многое. Она-то знала, что отобранные работы были лучшими, но если их признают посредственными, значит, и она, как художник, посредственность.
Может ли быть более ненавистное определение?
Клер поняла, что спать уже не сможет. Значит, нужно заняться делами. Она поднялась с кровати и раздернула шторы. Как раз всходило солнце. Центр Манхэттена окрасился в розовый цвет. Открыв настежь окно, Клер поежилась – весеннее утро оказалось холодным.
Было непривычно тихо. Где-то вдали раздавался шум мотора грузовика, забиравшего мусор и сейчас завершавшего свой объезд. На перекрестке Клер увидела бездомную, толкавшую тележку со всеми своими пожитками. Скрип ее колес и был самым громким звуком.
В пекарне напротив, тремя
«Этого ли мне хотелось? – задумалась молодая женщина. – Остаться одной… Найти какую-нибудь нору и зарыться в нее?»
Временами Клер чувствовала себя словно отрезанной от всего остального мира, но покоя ей это не приносило.
Не в этом ли кроется причина ее неудачного замужества? Она любила Роберта, но ни минуты не чувствовала внутренней связи с ним. Когда они развелись, радости у нее не было, но и большого горя тоже.
А может быть, ее психоаналитик прав и она действительно похоронила глубоко в себе все горе, всю печаль и всю тоску, которые испытала после смерти отца? Этим своим переживаниям она и давала выход в искусстве.
Но в конце концов, что с ней не так?! Клер попыталась сунуть руки в карманы и только тут увидела, что на ней почти ничего нет. С карманами, во всяком случае. Это нужно быть ненормальной, чтобы стоять перед открытым окном в Сохо, одетой всего лишь в трусики и майку с надписью «Приласкай киску».
«Ну и черт с вами со всеми!» – подумала Клер и высунулась из окна чуть ли не наполовину. Может быть, она и правда ненормальная.
Молодая женщина стояла, наблюдая за набиравшим силу светом и прислушиваясь к появляющемуся то тут, то там шуму. Город просыпался.
Рыжие волосы Клер после беспокойного сна были растрепаны. Лицо, когда она наконец отошла от окна и глянула на себя в зеркало, показалось бледным и уставшим.
Ну что же, нужно начинать работать! Пора переходить в ту часть студии, что отведена под мастерскую.
В начале третьего раздался звонок в дверь. Он звучал как назойливая пчела, пробиваясь сквозь музыку Моцарта, слышавшуюся из стереоколонок. Сначала Клер решила не обращать на звонок внимания, но новая работа продвигалась не очень хорошо, и внезапное вторжение могло стать подходящим предлогом для перерыва. Она выключила ацетиленовую горелку, которой сваривала каркас скульптуры. Пересекая мастерскую, стянула с рук перчатки, но защитные очки, шапочку и фартук снимать не стала.
Клер включила переговорное устройство.
– Да?
– Открывай! Это я.
– Поднимайся, – молодая женщина набрала код своей квартиры и нажала кнопку лифта, отправив его вниз.
Теперь она сняла шапочку и защитные очки и на ходу повернула скульптуру.
Работа стояла на столе, где Клер всегда делала сварку, в глубине мастерской в окружении инструментов – молотков, резцов, долот и прочего. Баллоны с ацетиленом и кислородом располагались в углу на стальной тележке. Под ними лежал лист металла, защищавший пол от искр.