Обращение в слух
Шрифт:
Их там двое лежало от инвалидок — он у меня рождённый от инвалидки, ну вот церебыр… ну безножные, на колясках. Она во, никакая, там даже роспись-то — закорючики, — вот как Лара моя писать не умеет… ( вздыхает) Видно, хороший у них был санитар — всех безножных баб оприходовал…
Но здоровый. Вообще он здоровый. Потому что у матери — у неё родовая травма была, не наследственная, её покалечили там при родах. Мне главное что? чтоб ребёнок здоровый был, всё.
В тринадцать лет — чемпион области по борьбе! А как секция кончилась, всё позакрыли у нас — и всё, дети заброшены стали, пошли
Ленка как-то… у Ленки характер получше: если ей что-то скажут — она сама языкастая. А вот парень — замкнулся в себе. Он в армию хотел — очень хотел! — чтоб хоть вырваться с этого городка: он у меня третий разряд по парашютному спорту, а на комиссии обнаружили плоскостопие. Сильное плоскостопие. А никто же нам в своё время не подсказал, что можно было ему или обувь какую-то покупать ортопедическую… Мы ничем не смогли ему сделать. И в армию его зарубили. И всё, парень запил, школу бросил девятый класс, училище бросил: в декабре месяце не пошёл и всё. Денег ему я могу только на дорогу, а сто пятьдесят рублей только на дорогу каждый день. Я не работаю, отец на пенсии. Телефоны ему какие только ни покупала, и за одиннадцать тысяч и всякие, у него от силы месяц и всё. Мне там даже стали звонить, говорят: «Вы, мол, Пашу в таком состоянии не отпускайте». А я ж вижу, он выпил-то вот, всего ничего. Организм, значит, не принимает. Или только одно я думаю: может, он это с наркотиками?.. Вчера домой не вернулся. Я в трансе. И выбраться с этого леса некуда, нереально. Не знаю, что делать.
V. Радужная оболочка
«Заяц…»
«Увидел солнце — красиво…»
«Всё целиком…»
Что-то в этом слышалось Феде, что-то нащупывалось, но мысль ускользала:
«Цельность»… «целиком»… Может быть, дело именно в цельности? Если каждый рассказ — цельный образ, как притча, — может, его и не надо пытаться понять, а надо воспринимать весь целиком?..
Это образы, просто образы… — внутренне бормотал Федя, не думая при этом, что именно здесь «простого», и что вообще значит «просто».
Просто иллюзии, образы; в каждом — своя красота… В каждой жизни — своя собственная красота, в том числе трагическая красота… — думал Федя уже поувереннее; а точнее, ему само думалось — может быть, приходило на ум что-то слышанное или читанное… — А страдание?
Он немного запнулся.
Как же быть со страданием? С болью? Вообще, почему столько боли?..
Что-то выпятилось, как бы не застёгивалось, не сходилось в попахивающем сажей сумраке.
А страдание — просто краска в общей картине… — возобновилось успокоительное бормотание. — Боль — нота в симфонии… Боль сама по себе не реальна…
Всё необходимо для цельности образа. Главное — не анализ, и не попытки понять,
Эта последняя мысль очень воодушевила Федю, как будто выход был найден.
Не успев додумать мысль до конца, он глубокомысленно произнёс:
— Посмотри, какой образ!
Когда-то, сто лет назад, были деревни: люди селились, по крайней мере, вокруг чего-то естественного — хозяйство, скот… урожай…
Потом началась гонка вооружений, «военные городки»: уже изначально было заложено нечто artifi… искусственное — но всё равно в этом чувствовалась некоторая укромность: представь, тайное поселение где-то в лесу… А с другой стороны, даже романтика: как фактории на Диком Западе! В одном интервью очень ярко описывали такой «городок»: если залезешь на крышу, на самый высокий дом — во все стороны только тайга, и лишь где-то на горизонте — город Магнитогорск…
Но когда СССР развалился, их бросили: где-то танки ржавеют в лесу — едва ли не целый танковый полк; где-то шахты с ракетами; кто-то из жителей успел уехать — а остальные так и застряли посреди леса…
Какой яркий, красивый образ для всей страны!..
Увлёкшись, Федя не обратил внимания на то, что в комнате посветлело.
Вдруг Лёля встала и, обогнув лестницу и обеденный стол, вышла к окну.
Туман кое-где опустился, оплыл: над неровной мутью выступили острые, покрытые шершавым ельником склоны; скалы с замёрзшими водопадами, — а ещё выше, над редкими припорошёнными ёлками, над обрывами — показались торжественные вершины.
Солнечный свет потеплел, порозовел. Проявились все снежные складки, все трещины, сколы; казалось, что на снегу можно различить следы лыж.
Там и здесь горы заволакивались клубящимся дымом: пейзаж казался недорисованным — одни фрагменты были готовы в мельчайших деталях, другие размыты небрежными пятнами…
Всё менялось: исчезли только что ясно видные Мюнх и Юнгфрау — зато развернулся на фоне глубокого предзакатного неба, в косо падающих лучах, небесный город. Обнесённая стеной крепость. Башни с бойницами. Снежный подвесной мост.
Сказочный город казался одушевлённым, почти невозможно было поверить в его нерукотворность. У Феди стеснило дыхание.
— Какое-то чувство они вызывают… не эстетическое, а прямо нравственное… — промолвил он. — Непонятно, что это вообще такое: ещё земля? или уже «горний мир»…
Взглянул на Лёлю — и сбоку, в тёплом, выпуклом свете впервые увидел её лицо в мелких-мелких подробностях.
На губах — впервые увидел морщинки и складки: посередине — поглубже и попрямее, а ближе к нижнему, слегка обветренному краю — угловатое сложное пересечение.
На обращённой к нему правой щеке — впервые увидел нежный, просвеченный солнцем пух.
Правый глаз оказался и вовсе необычайным. Никогда раньше Федя не думал, что человеческий глаз обладает настолько сложной, неровной, неоднородной структурой; что радужная оболочка вся состоит из удивительных кристаллических перегородок с вкраплениями, с разноцветными вставками — серыми, голубыми, и бирюзовыми, и золотистыми: Федя даже подумал, что свет, попадая вовнутрь таких хризопразовых глаз, должен был бы там много раз преломляться и задерживаться, сохраняться надолго — излучаясь наружу лишь постепенно…