Обращение в слух
Шрифт:
Я понимал, что бой идёт, только когда гильзы выкидывал. Я был заряжающий — ну, самый лишний… Там в танке кто нужен? Механик-водитель нужен. Стрелок-радист нужен. Командир нужен. А заряжающий — это самый последний. Поэтому, когда видели, что наши танки стоят, — меня посылали: «Шамаев, давай вылезай, спрашивай, кто там: могут они двигаться самостоятельно или нет?» Стучишь туда: «Живы?» Там оглушённый может быть кто-то, контуженый, раненый… Потом беру трос — а трос вот такой, с ковшом! еле я подымал его — а у танка крючки: крючок спереди, крючок сзади. Накидываешь туда этот трос, наш танк подъезжает — на наш танк тоже закидываешь, и он тащит… Обстреливают — а мне до лампочки. Ну
Эвакуировали мы два танка, а на третий как нам сзади влупили! Или зажигающим… или, думаю, зажигающе-бронебойным. Как стукнули, понимашь-ты: пушка-то откатилась и меня этим… ручным экстрактором — по голове. Так шарахнуло, что у меня зрение потерялось. И рука левая… Правда, потом быстренько восстановилось — но многого я уж не помню, как там что было… Контузило.
В интернете смотрел племянницы сын, там обо мне написано, что я, понимашь, сгорел в танке. А я не сгорел. Танк — сгорел ещё как. Потому что тогда ставили на «Т-34» двигатели «М-17». А двигатели «М-17» — они списанные с самолётов, с «RZ». До войны он известный был самолёт — как «кукурузник», но меньше и с водяным охлаждением. Ну, на танках ставить его — это же, понимашь-ты… он вон как факел вспыхнул, и всё.
Ну, мы через нижний люк вылезли и разбежались. И потеряли друг друга.
Как я у моста очутился — уже не помню… ну, сколько лет-то прошло? Шестьдесят восемь? Шестьдесят семь? А тем более, голова вся контуженная… Но очухался кое-как, вижу: Чернавский мост взорван, и брёвна валяются. Там ребята ещё — мы бревно в воду спихнули — я правой-то мог держаться… Прицепились на этом бревне, и переправились. Потом нашли свою часть…
Под Воронежем долго стояли — а немец бомбил пути. Одну-две станции разобьёт — всё и встало. От Воронежа до Задонска по двум колеям железной дороги эшелоны наши стояли. А в эшелонах было всё что угодно: и водка, и одёжка, и оружие… всё. Я помню, там это, цистерна с бензином была. И к ней все — кто со шлангом, кто с вёдрами… У нас шофёр был, Херсонский, мы с ним подходим — так он с винтовки: шлёп прямо в цистерну! Не горит, только струя идёт. Он набирает вёдрами в бочку — бочку набрали, поехали…
Потом новые танки прислали, сформировали бригаду. TTTTT
Был тоже танковый бой хороший… как я понял, это был левый фланг Курской дуги. Меня ранило второй раз, я лежал в госпитале в Саратове.
А в выздоравливающий батальон ходили так называемые «покупатели»: набирали в части себе.
Пришёл один непонятный какой-то, но в лётной форме. А мы были вдвоём — я и Мишка Ковалёв, тоже лётчик бывший: «Мишк, давай мы запишемся — может, возьмут нас в лётную часть?»
Записались.
Через несколько дней нас выводят. Ночью. Приводят в какое-то здание. Кормят — я дома так не кормился! И масло, и сыр, понимашь, и поджарили там чего-то такое… Пришёл старшина, говорит: «Пошли за матрасами».
Утром мы просыпаемся на матрасах, слышим — вроде девчата? такой шум, крик девчачий… Я говорю: «Мишк, куда мы попали?..»
Потом, когда начали заниматься, пон яли, куда попали, нам объяснили.
Оказалось, попали мы в школу радистов и диверсантов при КГБ.
Вскоре Киев освободили, и нас переправили в УШПД — Украинский штаб партизанского движения, улица Ворошилова, дом сорок восемь.
Там нас обучали радистами, шифровальному делу и подрывному делу. По подрывному делу — я носил мину в кармане: пачку от папирос «Казбек», начинённую шимозой. Это японское взрывчатое вещество. Сила взрыва громадная! Этой миной
Мы выучились на радистов. Я кой-чего ещё помню: «Таа-ри-таа, ти-ти, и-та-та». «Таа-ри-таа, ти-ти, и-та-та». Это моей напарницы, Сашки Панченко, позывной. С Ворошиловграда, хохлушка. Я даже взял её фотографию в школе в Киеве… У неё позывной был — «КИС». У меня — «Эр-Зэ-Цэ».
Закончили школу, и первый прыжок у меня был в партизанский отряд имени Хрущёва.
С Киева вылетали вдвоём: комиссар Павлюченко и я — на место убитого радиста. Он застрелился, когда немцы его окружили. Может быть, и они застрелили его — но нам говорили, что он сам застрелился, потому что не хотел им сдаваться. Ну, вот меня на место его.
Летели ночью, конечно. Были сигналы — костры буквой «Г» — и вот на эти костры мы прыгали с Павлюченко.
Павлюченко хохол тоже… а сейчас враг стал! Ну какой же он враг?! Меня ранили осколками одной и той же мины с ним! Осколок тот же самый у меня в колене, и у него тоже в теле. Это брат, можно сказать. Вот. Ну ладно.
Отряд назывался наш — «имени Хрущёва». Львовская область, Билгорайские леса. Командиром отряда был Вася Ковалёв. Боровитый мужик, понимашь-ты… Боровитый — значит, он много не рассуждал: если какой предатель, он сам его шлёпнет, и всё, и судить никого не будет.
Пришлось мне участвовать, когда взрывали эшелон. Закладывали без меня: я только заряжал эту мину стабилизатором. Когда подходил паровоз — у нас сигнальщик стоял. Он сообщал, а я только нажимал кнопку.
Потом дали отряду команду: идти через Карпаты. А Вася Ковалёв затребовал того, этого: понабросали нам и оружия, и продуктов, и чего только ни набросали… А он говорит: «Да ну их на хер! Не пойду», — и всё. Ха-ха-ха. И не пошёл. Пошёл по Житомирскому шоссе. В селе этом… Файна, Файна — нас обстреляли бендеры. И глупо сделали. Если бы не открыли огонь — мы бы прошли мимо и не заметили. А тут бой начался, бендеровцы ранили нашего замполита… в общем, прошли с боем это село, потом через Львов — и пришли в Киев.
Там Сидор Артёмыч [47] нас встретил, ковры расстелил в школе, ковры, понимашь-ты! Поставил: ну, все напились будь здоров!.. Но я не пил, я тогда ещё пить не умел…
Через какое-то время нас с Сашкой Панченко, с этой моей напарницей, вводят в состав Чешской диверсионной группы.
Были у нас в десанте и чешские группы, немецкие, и венгерские, и румынские — диверсионные группы. Командир Чешской группы — поручик Киш, начальник штаба — военный советник майор Мельник. Моряков, Туриск… всех не вспомню уже.
47
Сидор Артёмыч — Ковпак, организатор и лидер партизанского движения на Украине.
Косовский, начальник связи, нас с Сашкой вызвал, проинструктировал, что, мол, «вас выбросят в лес, где чехи — дружественный нам народ — встретят вас…» чуть не с обнимками — с поцелуями. «Когда на место прибудете — дадите связь». Выдал нам гамму: это как, понимашь, телеграфная лента, на ней пятизначные группы. По этим группам мы должны были составлять шифрограмму. В Киеве где-то была приёмная станция — там тоже была такая же гамма. Но нас инструктировали: если вы попадаете в плен — сразу же отрывайте сколько сумеете — две-три группы. И не скрывайте, что вы радисты: давайте связь. Но связь давайте без этих первых групп.