Обращенные
Шрифт:
Исузу моргает — как кот, который улыбается. Кот, который внезапно кое-что вспомнил.
— Ты должна держать это в секрете, — настойчиво произносит она. — Обещай, что никому не скажешь до…
И тут Исузу осекается, потому что на самом деле никому ничего пока не говорила. Я имею в виду себя, потому что я подслушивал, и Твит, которая стоит рядом, уже посиневшая из-за Исузу и ее тайной жизни.
— До чего? — спрашивает Твит.
Явно, что не до Хэллоуина. Вампиры пока еще не дошли до того, чтобы праздновать его в открытую.
— Хм… — хмыкает Исузу. — Ну…
— Хм,
— Я выхожу замуж.
Исузу вздрагивает, резко вскидывает руки, чтобы защитить лицо и еще не до конца зажившую шею.
Твит кривит губы и втягивает щеки. Это похоже на «охренительно» и «черт тебя дери», которые в изрядном количестве скопились внутри, разом вылетели наружу. Наконец, она выпускает воздух с низким свистом, точно пробитая шина.
— И что наш поп-идол думает по этому поводу?
— Поп-идол не в курсе.
Обе смотрят на меня. Я киваю. Сохраняя невозмутимый вид. Следуя своим курсом во льдах.
То, что происходит потом, называется так: Роз на кухне роняет вазу, которую она наполняла.
Звон разбитого стекла.
Вода.
Сломанные головки лилий.
— Ты… что? — произносит она, влетая в гостиную, точно штурмовик, и вытирая руки, чтобы с опозданием присоединиться к беседе.
— Выхожу замуж.
— За своего мертвого мальчика, — любезно добавляет Роз, обращаясь ко мне.
А я? Я ищу, на кого бы излить свой гнев — пряма сейчас. И в итоге просто переворачиваю лист своей газеты и продолжаю делать вид, что читаю.
Мы с Роз поклялись хранить тайну и весьма правдоподобно изобразили удивление, когда предложение было сделано «официально». Когда Робби попросил ее руки, я спрашиваю, не принести ли мне с кухни топорик для мяса.
— У вас еще есть такие вещи? — спрашивает Робби. — Готов поспорить, что на «eBay» вы сможете выручить за него приличную сумму.
Я смотрю на Исузу, приглашая ее пересмотреть решение. Приглашая ее увидеть ошибочность выбора этого пути, представить, что это будет путь длиной в вечность и, возможно, с него будет никогда не сойти.
Но она только смотрит мне в глаза, а потом указывает взглядом на Робби, который пользуется этим, чтобы подмигнуть.
— Это нам пригодится, — говорит он, улыбаясь, а потом снова подмигивает.
Решение о свадьбе принято. Планы построены. И теперь возникают некоторые вопросы. Например, обращение Исузу: кто, как, когда. Что касается меня, то я могу видеть все преимущества того, чтобы сделал это я сам, причем перед свадьбой. Если это произойдет до свадьбы, мы все сможем вздохнуть с облегчением, поместить соответствующее объявление в «Detroit Free Press», пригласить друзей и родственников — словом, сделать все публично, как нам нравится. Если это произойдет до свадьбы, нам не придется заниматься подделкой документов или давать взятку адвокату — позже, если в этом возникнет необходимость.
Но мои планы провалились. Это будет так романтично — если поручить операцию жениху, единодушно решают Вещие Сестры.
— Когда начинается эта часть — «Теперь
— Точно! — соглашается Исузу.
— О да, — кивает Роз, бросая быстрый, острый взгляд на вашего покорного слугу.
Не без оснований.
О да, правильно, мы все еще живем во грехе. К чрезмерно очевидному огорчению Роз. Она ничего не сказала, вообще не поднимала этот вопрос — по крайней мере, в последнее время, — и не тратила на это много слов. Она просто использует чертовски сильные прилагательные, когда говорит о Робби. Такие, как «решительный».
«Убежденный».
«Зрелый».
Я смотрю на Роз и пытаюсь не улыбнуться. Пытаюсь держать рот закрытым. Чтобы не проболтаться, не расстроить чьи-то планы, не попасть в дурацкое положение.
Что касается того, кто должен освятить этот союз — я, после приобретения соответствующей лицензии и перечисления соответствующей суммы, или настоящий священник… похоже, все усилия, прилагавшиеся для того, чтобы сделать из меня истинного католика, наконец-то принесли плоды, дабы осложнить мне жизнь.
— Это было так мило с твоей стороны — предложить… — говорит Исузу, сжимая своей все еще теплой рукой мою все еще холодную ладонь. — Но… Ты знаешь. Это… Я думаю, церковь…
Не скажу, чтобы она исполнена веры. Нет. Все ее представление о церкви сводится к картинке, которую по воскресеньям передают с веб-камеры. Картинка, которую она видит, опускаясь на колени перед своим компьютером. Как-то она спросила меня, на что это похоже на самом деле, и я сказал ей:
— На то и похоже.
Я наклоняюсь, прижимаюсь лбом к ее лбу.
— Хорошо, — говорю я. — Все ясно.
Я добавляю слабую, не слишком утомленную улыбку.
— Только если это плохо кончится, я не виноват.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Исузу, восстанавливая дистанцию между нашими лбами и устремляя на меня весьма строгий взгляд.
Я имею в виду, что мне, возможно, придется принять меры — профилактические, превентивные, предупредительные. Просто на всякий случай, чтобы быть уверенным, что ее не убьют. Когда это было платой за свободную терапию, я убедился, что усилия отца Джека окупаются. Я опосредованно скармливал ему первосортное вампирское порно. Но теперь я сожалею о каждом ужасном анекдоте, которому позволил просочиться дальше своих клыков.
Но это еще не все. Даже при том, что Исузу стала молодой женщиной, она по-прежнему самая молодая женщина на планете. По крайней мере, самая молодая из тех, у кого нет собственного телешоу с пометкой «прямой эфир».
— Ты была слишком маленькой и не помнишь, но… — начинаю я, после чего вывожу на авансцену некоторых священников, имеющих дурную репутацию в связи с растлением невинности.
Я называю отца Джека по имени, однако говорю о нем как об одном из «хороших» педофилов. Один из тех, кто вместо потакания своему пристрастию практикует самобичевание.