Обратная сторона пути
Шрифт:
— Ложь и клевета! — возмущенно выкрикнул брат Хольс.
— Разве что в отношении брата Чи, в силу его почтенного возраста. Что до всех остальных…
— Я не давал разрешения пререкаться в моем присутствии! — рыкнул Харган. — Хашеп, я слушаю твои объяснения.
Командир оглядел своих бойцов и сердито сообщил:
— Ни с того ни с сего является толпа местных и заявляет, что им приказано забрать охраняемый объект. Спрашивают их, кто приказал, — брат сякой-то, говорят. Парни его знать не знают, он им не брат и не начальник, и слушаться они его не обязаны. Часовой, чтобы с ними объясниться, вызвал Амана, а тот мужик умный и правильно сказал: согласуйте с
Харган жестом остановил Хашепа и перевел его объяснения для противоположной стороны.
— Пусть лучше скажут прямо — им не хотелось этот «охраняемый объект» отдавать, потому что они еще не все с ним переспали, — непочтительно огрызнулся брат Хольс.
— Вы можете сколько угодно рассуждать о мотивах и выдвигать любые удобные вам предположения, — прохладно прокомментировал Шеллар, — но действия охраны остаются правомерными в любом случае. Если вы не хотели впутывать в это дело наместника, следовало согласовать ваши требования со мной или с командиром Хашепом. Вы же предпочли применить силу.
— Очень мило с вашей стороны предлагать подобные кандидатуры для согласования — ведь что вы, что Хашеп в этом вопросе безобразно пристрастны! — вознегодовал брат Аркадиус.
— Не могли бы вы объяснить, в чем вы видите лично мое пристрастное отношение?
— Не притворяйтесь наивным и несведущим, вы поощряли губительную страсть господина наместника!
— Заткнулись все! — рявкнул Харган, все-таки не усидев на месте.
Повиновение было полным и безоговорочным — что бы ни думали братья касательно вменяемости наместника, его разгневанное рычание и пылающие яростью глаза не располагали к высказыванию подобных мыслей вслух.
— А теперь слушайте, что я скажу. Шеллар, переведи для левой половины. Вы тут все за последние пару недель окончательно потеряли и совесть, и стыд, и даже страх. Вы забыли о почтении и повиновении. Вы забыли, дери вас лишайный грак, кто здесь хозяин. Ты! — Харган ткнул пальцем в одного из братьев, чью ухмыляющуюся физиономию хорошо запомнил сегодня утром, и вокруг того мгновенно образовалось пустое пространство — так резво шарахнулись от него стоявшие рядом. — Не помню, как тебя зовут и кто ты такой, но ты посмел надо мной смеяться!
Комок огня сам сорвался с кончиков пальцев, едва Харган успел вскинуть руку. Братья в панике ринулись прочь от вспыхнувшего товарища, который с воплями катался по полу, то ли пытаясь сбить пламя, то ли обезумев от боли.
На лицах святых отцов впервые за долгое время появилось выражение должного трепета — ни стыда, ни совести у них отродясь не водилось, а вот страх вспомнился быстро.
— Кто-нибудь, принесите воды, — недовольно произнес у него за спиной непрошибаемый советник, который если и чувствовал когда-либо страх, то об этом все равно никто не мог догадаться. — Сейчас он подпалит ковер, и мы получим полномасштабный пожар.
— Брат Лю, погаси, — скомандовал Харган. Даже если этот весельчак еще жив, долго он все равно не протянет. — А все прочие могут продолжать пялиться, но при этом слушать меня внимательно. Что бы ни думал себе брат Аркадиус и что бы он вам ни нашептывал, я здесь по-прежнему правая рука Повелителя, я уста Его и уши Его, и моя воля — Его воля, и будет так до тех пор, пока Он не скажет иначе.
Он сделал паузу, дабы осознали, вдумались и переварили впечатление, и продолжил.
— Мои отношения с моими женщинами — это мои личные дела,
Харган тяжело опустился на мягкое бархатное сиденье, садиться на которое было так же больно, как и на жесткий стул. На душе было мерзко и пусто, и опять, как во сне, хотелось плакать.
Бело-голубые рясы, песочно-зеленые мундиры и черные куртки толпились в дверях разноцветной шевелящейся массой, торопясь скорее покинуть опасное место, пока еще кого не подожгли. Противно и чересчур интенсивно для чувствительного нюха демона воняло паленым.
— Пойдем отсюда, — не оборачиваясь, бросил Харган. Ему не нужно было ни оборачиваться, ни высматривать в толпе торчащую надо всеми голову, чтобы знать, что советник стоит сейчас за его левым плечом и никуда убегать не собирается. — Сейчас уборщики наползут…
— Разумно, — согласился Шеллар. — Только давайте отойдем, было бы не совсем уместно захватить с собой трон.
Харгану было начхать на подобные мелочи, но он все же встал и отошел на пару шагов, чтобы не затевать бесполезное и никому не нужное обсуждение.
— Не сочтите за лесть, — сообщил советник, как только они оказались в уютных звукоизолированных покоях, — но сегодня вы были великолепны. Конечно, огненные заклинания в помещении не совсем уместны, но в остальном безупречно. Вам все-таки удалось справиться?
Харган сорвал плащ и рухнул лицом вниз на постель, как был, в сапогах и парадном одеянии. Гнев его прошел так же быстро, как и вспыхнул, а врать и притворяться не было сил. Да и бесполезно играть в героя с советником — все равно поймет…
— Я все это очень красиво там сказал… — глухо простонал он в подушку. — Но на самом деле… когда настанет это проклятое послезавтра… Я не смогу-у-у-у!..
И завыл — жутко, безнадежно, нечеловечески, выбрасывая в безумном вое всю ярость крылатых предков, которая раздирала его изнутри и которой не было иного выхода.
Личные апартаменты первосвященника мало походили на келью смиренного аскета, отринувшего мирские блага и посвятившего свою жизнь великому служению. Ни огромная кровать с золочеными украшениями и парчовыми покрывалами, ни мраморная ванна, ни серебряная посуда с деликатесами и дорогими винами не вязались с традиционными добродетелями воздержания и нестяжания. Впрочем, если совсем честно, блюсти эти добродетели требовалось лишь на начальном этапе карьеры в ордене, и даже тогда они оставались третьестепенными по отношению к главным — лояльности и покорности. От верховных иерархов скромного существования уже никто не требовал, и если некоторые и продолжали довольствоваться малым, достигнув вершин, то исключительно из личных убеждений.