Обратная сторона вечности

Угрюмова Виктория

— Ну! Куда поехали эльф и маг?

— Туда! — Нертус махнул головой на запад. — В Аллаэллу.

— Зачем?

— Мне откуда знать? Магнус сказал, что нужно возвращаться на юг Аллаэллы, — у него, мол, там какие-то дела и помощь найдется.

— Ты уверен? — зловеще прошипел один из всадников. — А то ведь…

— Уверен, — прошептал Нертус, с трудом шевеля разбитыми в лепешку губами.

— Спасибо, если не врешь, — беззаботно сказал воин.

Двое уже сидели в седлах, и только он еще возился с подпругой, подтягивая ремни.

Нертус подумал было, что на этом его мытарства и кончатся, и

даже изумился, что его оставили в покое. Он немного расслабился и закрыл глаза, прижавшись щекой к земле.

А воин, поправив седло, хлопнул коня по крупу, подошел к Нертусу и хладнокровно перерезал ему горло…

На закате в клубах курящейся пыли и в завываниях ветра возникли на центральной площади Аккарона трое подземных владык. Как и просила Каэтана, Тиермес, га-Мавет и Баал-Хаддад отправились в Аллаэллу, чтобы разобраться в происходящем. Столица встретила их мертвой тишиной, пустотой, запустением и отзвуком пережитого страха. Даже золотые стяги с изображением венценосного льва — гордые знамена Аллаэллы — трепетали и вились под порывами ветра не так, как прежде. Они будто дрожали от ужаса перед тем, что им довелось увидеть. Грязные, полинялые от солнца и дождей, они утратили свой блеск и выглядели жалко и бедно.

— Н-да, — вынес приговор Тиермес, — кто-то здесь неплохо поразвлекался.

— Что же они с моим храмом сделали? — возмутился га-Мавет.

Храм, посвященный ему, действительно переживал не лучшие времена. Замусоренная площадка перед входом в здание свидетельствовала о том, что сюда давно никто не входил. Двери ржаво скрипели и визжали — этот дикий звук резал слух. Боги заглянули внутрь. Темнота. Паутина по углам. Грязные потеки на стенах. Грязь под ногами.

— Никого, — сказал га-Мавет.

Но Баал-Хаддад неподвижно застыл посреди храма, принюхиваясь и прислушиваясь. Жуткая серая маска его лица выражала что-то похожее на настороженность.

— Живой, — прошелестел Повелитель Мертвых. — Живая душа. Напуганная, голодная, но живая.

— Это уже интересно, — сказал Тиермес. — Поищу его.

Он весь вытянулся и языком голубого пламени проструился над грязным полом, не касаясь его стройными, прекрасными ногами. Тело Жнеца светилось во мраке, отбрасывая во все стороны снопы голубоватых лучей. Волосы его гибкими змеями извивались в воздухе, драконьи крылья трепетали и хлопали за спиной. Вот он остановился, прислушиваясь, затем уверенно шагнул за алтарь, вытянул могучую руку — столь совершенную, что статуи должны были бы покраснеть от стыда за собственную неуклюжесть, — и вытащил упирающегося, теряющего сознание от ужаса человека в жреческом одеянии.

Надо сказать, что жрецы желтоглазой Смерти Малаха га-Мавета носили обтягивающие одежды из черного бархата, длинные и пышные черные плащи и маски с желтыми ободками вокруг прорезей для глаз.

Человек, обнаруженный Тиермесом, был высок, силен и, по всей видимости, молод. Жнец попытался утвердить его на ногах поустойчивее, и его попытка почти совсем удалась, но тут жрец обвел мутным взглядом залитое голубым светом помещение храма, увидел троих и, тихо вскрикнув, упал навзничь.

Баал-Хаддад обернулся к брату и произнес:

— Как ты думаешь, кто из нас произвел на него такое впечатление?

— Наверное, — улыбнулся га-Мавет, —

мы трое, вместе взятые.

— Тогда он довольно крепкий паренек и должен выдержать это испытание.

Баал-Хаддад несильно потряс безвольного человека:

— Человек, слышиш-ш-шь? Ты нужен нам.

Его голос звучал как шепот ветра в верхушках деревьев.

Человек поднял голову и спросил слабым голосом:

— Своего ли повелителя, желтоглазого бога га-Мавета, Смерть Всесильную и Великолепную, я вижу перед собой недостойными своими глазами?

Тиермес, не выносивший пышности и торжественности, а также отличавшийся своеобразным чувством юмора, негромко молвил:

— Если твои глаза кажутся тебе недостойными, то я избавлю тебя от них.

— О нет! — закричал жрец и упал лицом на грязный пол, обхватив голову обеими руками.

— Прекрати кричать, — нетерпеливо попросил Бог Смерти. — Что здесь творится? И почему не зовут меня?

— Страшные дела творятся в Аллаэлле, Владыки и Повелители! И творят их люди. А слабые наши голоса не слышны могучим богам с недавних пор. Во всех храмах погасли жертвенные огни, всех жрецов постигла мучительная и страшная смерть. Я остался жив только благодаря своей трусости — я прятался за статуей, в тайнике. Там обычно замуровывали провинившихся служителей и для этих целей оборудовали маленькую комнатку. В ней нет ни еды, ни огня, только два отверстия для воздуха и скудный источник питьевой воды.

— Уже немало, — хмыкнул Жнец. — Начни, пожалуй, с самого начала.

— Все очень просто… — задохнулся человек. — Когда не признали факт развода Фалера и Лай, любовница короля (у, ведьма!) взяла дело в свои руки. Уверен, что и Шахар принимал в этом самое деятельное участие…

— А кто такой этот Шахар? — спросил га-Мавет.

Жрец воззрился на него снизу недоумевающе. Для него было немыслимо, чтобы кто-то не знал грозного и могучего мага Аллаэллы, теперь, после смерти Арры и Тешуба, ставшего самым сильным чародеем запада.

По официальной версии.

А потом до человека дошло, что он говорит со своим повелителем, который может и не ведать о твоем существовании вплоть до того самого момента, пока ты не умрешь.

— Придворный маг… — прошептал он.

— Знаешь, — поморщился Жнец, — так он будет повествовать еще очень долго. А мне нужно знать одно: где и что мы упустили из виду?

— Думаешь, он ведает? — прошипел Баал-Хаддад.

— Обычно так и случается, — без тени насмешки откликнулся Тиермес. — Мы, такие великие, не замечаем ту мелочь, которая буквально застит свет человеку.

— Итак? — Га-Мавет присел на корточки около жреца.

— В городе появились давно умершие люди, — зачастил тот, — все больше и больше, а живых почти не осталось. Кто умер, кто сбежал на второй-третий день. Мы молились! Мы молились! — сказал он вдруг обвиняющим тоном. — Но нас никто не слышал. А твари в три дня заполонили город.

Принцы уехали еще до начала этого светопреставления. А когда стало совсем худо, то сбежали вельможи и знать. И я их за это не корю. В городе никого почти не осталось, жрецы поэтому также решили, что их долг выполнен, и покинули Аккарон. Говорят, — человек с надеждой поглядел вокруг, — что за пределами столицы дела плохи, но все же не настолько…