Обратная сторона войны

Сладков Александр Валерьевич

Во-вторых… У нас на каждом большом рынке есть автостоянка. Здесь же имелась парковка для ишаков. Каждый хозяин заводил своего четвероногого друга в загон, на уши ему цепляли номер, и все, транспортное средство оставалось в сохранности. А знаете, как на рынке взвешивали товар? У каждого продавца вместо гирь были камни. Вот их-то и клали, как грузики на весы. Как они друг другу верят – ума не приложу. Афганистан – это какая-то отдельная, закрытая цивилизация. Меня заворожил рубщик мяса. Он препарировал висящего барана с филигранной техникой. Когда подошла моя очередь, он взял нож в зубы и улыбнулся мне, как лучшему другу. Представляете

такую картину? Рот до ушей, белые зубы и зажатый между ними клинок. Аж мурашки пошли по телу, и это в сорокаградусную жару.

Я купил баранью лопатку, а еще попросил отрезать курдюк. Лопатку мы дома зажарили, а вот курдюк я поручил домовладельцу. Его надо было просто сварить. Ну, думаю, хоть родной Кавказ вспомню, поем вечерком бараньего сала с горчичкой. Отнюдь. По приезде с производства я заглянул в кастрюлю. Наш афганец зажарил курдюк в одну большую шкварку, размером с моченое яблоко. Эта шкварка болталась в кастрюле в собственном топленом жиру. Чудо-повар улыбался и показывал большой палец, мол, хорошо же! Правда, хорошо? Я согласился, даже похвалил его. На афганцев кричать бесполезно. Я, помню, облаял однажды своего переводчика, так он слезу пустил и три дня со мной не разговаривал. Не потому что жидкий такой, нет. Он просто свято верил в нашу дружбу. А я ее предал. Долго потом у него прощения просил, стыдно было.

Торговец мясом

Эх, загадочная страна… Я потом не раз и не два работал в Афганистане.

И он никогда не разочаровывал. Всегда удивлял. Не было дня, проведенного мною в Кандагаре, Джелалабаде, Кундузе, Файзабаде, Поли-Хумри, Баграме, Гардезе и так далее, чтоб я не воскликнул: «Вот это да! Это поразительно!» Или что-то в этом роде. Так было всегда.

Между прошлым и будущим

Теперь о производстве. Каждый раз мы вставали засветло и пили чай.

Умывались. Еловский прохаживался, чесал пузо и мощно зевал. Галаныч растапливал примус, грел воду и брился, глядясь вместо зеркала в блестящий титановый котелок.

Потом мы выезжали на первую линию. Моджахеды, сдерживающие талибов, наступающих на Ходжабахауддин со стороны Кундуза, сидели в окопах. Линия фронта проходила по реке Кокча. Мы подруливали к тылам на арендованном нами «уазике», находили главного генерала, брали у него интервью, снимали боевые стычки, проходившие большей частью с применением артиллерии.

Потом уезжали. Там, где были генералы-таджики, договориться о съемках не составляло труда. Мы, к примеру, весьма близко познакомились с замминистра обороны Альянса Атикулло Бариалаем. Внешность у него была вполне европейская. Он даже жаловался, что в Голландии, где проживала его семья, в генерале не всегда признавали афганца. Да к тому же он был похож на моего дружка-сослуживца Сашку Алексеева. Короче, отношения у нас сложились прелестные, и мы ползали по передовой в его зоне ответственности без проблем.

Галаныч

был аккуратист. Вечно брился и мылся, несмотря на пыль, дефицит воды и войну

С генералом Бариалаем на передовой

Хуже было там, где стояли узбеки. Нет, люди они неплохие. Вот только не любили они нас почему-то. Приехали мы как-то в кишлак Дусад, Двести – если перевести на русский. А там стояли на позициях люди генерала Мохибулло. Узбеки. Так нас обложили по матушке, реально, да еще на слабо попытались взять. Генерал ткнул пальцем в сторону кишлака и сказал:

– Мои люди сейчас пойдут штурмовать. Пойдете?

– Конечно, пойдем!

И поперлись. Встали в общую колонну и зашагали. Дошли без стрельбы.

Выяснилось, там уже были люди. Их предстояло всего лишь поменять. Вернулись. Генерал похихикал, мол, напугал русских, и дал интервью.

Как-то приехали в опорный пункт хазарейцев. Это народ такой афганский, ребята, похожие на монголов. Так они, как увидели камеру, сразу пошли в атаку. Кричали друг другу: «Андохт, андохт!», мол, «Стреляй!». Выяснилось, это западные журналисты их так приучили. Те приезжают, дают денежку, и хазарейцы играют спектакль. Мы постановочные кадры всей душой презираем. Снимать такие в высшей степени непрофессионально.

Однажды, чтоб попасть к моджахедам из Панджшера, нам пришлось переправляться через Кокчу. Сначала мы подъехали к ее притоку и остановились. Нанятый водитель на своем «уазике» отказался форсировать. Тут как тут мальчики с конями. Мы попытались взять четырех скакунов в аренду. Те – нет. Покупайте и все. А зачем нам эти кони? Нам они нужны ровно на сутки, а потом что, резать их на колбасу? Вон наш повар из курдюка шкварку сделал, и приличной козы, конской колбасы, от него ждать можно навряд ли.

На наши прямые эфиры афганцы собирались, как на спектакль

А фокус простой. Европейцы покупают скакунов, потом за ненадобностью отпускают, и те опять приходят домой. Их опять продают. Короче, афганские бачата, пацаны, победили. Мы сторговались и поскакали. Да так лихо, что заблудились. Чудом выехали на панджшерцев. У них как раз минометная перебранка с талибами началась. Поснимали, поговорили, на коней – и обратно.

В другой раз мы добирались до позиций моджахедов через реку, используя ослиную переправу. Как все это выглядело. Осел брассом и кролем не владеет. Тем более баттерфляем. Приходится афганцам эту гужевую силу переправлять на плотах. На одном берегу стоит ослиное стадо. Берут животное, связывают ему вместе все четыре ноги и грузят на плот. Что за плот? Дровяной настил, положенный на большие автомобильные камеры. Надутые, естественно. И вперед. Ослы лежат смирно, только иногда дергают шеями и смотрят жалобно, мол, что вы, люди, с нами творите. Паромщики сделали для нас исключение, не стали связывать, и перебросили на противоположный берег за несколько афганий в считаные минуты.