Обратная сторона
Шрифт:
— Земля, — после некоторого раздумья тихо сказал месяц.
И тут же маленькая Ра решила, что ей непременно нужно жить на Земле. Как только она это произнесла, со всех сторон раздался оглушительный громкий хохот. Большие, ослепительно яркие звезды холодно над ней смеялись: решение крохотной нежно-розовой сестрички им казалось неимоверной глупостью. А потом они все вместе принялись Ра отговаривать:
— Ты пойми, на этой… Земле живут очень мало и быстро угасают от болезней и как ее… любви, — монотонно твердили большие, ослепительно яркие звезды.
—
Заплаканная звездочка повернулась к месяцу и посмотрела на него умоляющим взглядом. Месяц немного подумал и решительно, изо всех сил подул на Ра. И Ра медленно, очень медленно стала спускаться к Земле. Звезды мгновенно замолчали, провожая взглядами сестру.
Сначала Ра было очень страшно. Но, по мере того как она отдалялась от своих родных, в ней росло чувство уверенности. Когда ее ноги коснулись земной поверхности, оказалось, что она превратилась в чудесную, с нежно-розовым румянцем девочку, которая умела петь и искусно играть на маленькой флейте, веселя людей своей волшебной музыкой. Ее тут же все полюбили.
Конечно, иногда Ра тоскует по небу, и тогда в окно ее небольшой уютной комнаты заглядывает месяц и нашептывает все новости Вселенной. Но на небо Ра возвращаться не хочет, потому что нет ничего прекраснее, чем жить здесь, на Земле…
— Какая хорошая сказка, мама, — мечтательно прошептал маленький Лука. — Молодец Ра, что спустилась к нам на Землю. — И, свернувшись калачиком, быстро уснул, причмокивая и улыбаясь во сне, ну совсем еще малыш.
Я приоткрыла шторы и стала внимательно вглядываться в темноту. В далеком звездном небе быстро замигала крошечная звездочка. Стало легко и безразлично. Наступил долгожданный час вечерней молитвы и раздумий.
Главного северного идола — статую золотой женщины величиной с человеческий рост — ищут давно и безрезультатно. И вот в самом начале лета очередная археологическая экспедиция отправилась за ней, а вместе с романтиками-археологами поехала и я.
Поездка получилась стихийной, как бывает, наверное, только в журналистской жизни. Сказали «ехать», значит, собираешься и едешь. Воздушный поцелуй из окна спешащего такси — привет родне да записка, оставленная на столе сыну. Вот и все.
…Наши катера уверенно режут речное полотно. Боже, как это красиво, красиво до умопомрачения! Вдруг дорогу нам преграждает пожилой хант на деревянной лодчонке, которой он управляет одним коротеньким веслом, и кричит:
— Остановися! Остановися, делегация! Дальше нельзя! Тамошня!
Решено, на переговоры иду я.
— Добрый день! Что вам нужно? — спрашиваю. — Какая может быть таможня в дебрях Ханты-Мансийского округа?
— Тебе говорю, делегация, тамошня, — не унимается Хант. — Давай рассчитывайся, а то не пропущу никуда!
— Сколько надо? — спрашиваю я и беру в руки сумочку.
— Эй, ты, баба, — ворчит «таможенник», — мне твоих денег не надо! Давай натурой рассчитывайся, и быстро!
Мои спутники в катерах поперхнулись
— Если не пропустишь сейчас же, пеняй на себя!
— Я недорого беру, — обиделся мужчина.
— А недорого — это сколько, — полюбопытствовали мои спутники.
— Два флакона одеколона…
Заплатив таможенную пошлину натурой, а именно — бутылкой водки, мы отправляемся к аборигену домой. И здесь, еще за две бутылки водки, мы получили право жить «сколь захочешь» всей экспедицией из одиннадцати человек, включая овчарку Рекса.
Разницу между археологами и геологами ханты понимают по-своему. Геологи, как правило, все мужчины и у них много техники, они возят с собой всякие приборы, чего-то измеряют, считают. А среди археологов, наоборот, — преобладают женщины, которые в технике не особенно разбираются, зато знают хорошо про украшения и домашнюю утварь и, естественно, все могут тут же оценить. А мужики, понятно, редко интересуются разными побрякушками, пусть и столетней давности. Так считают жители Севера.
Я схожу на берег первой. Нас встречает множество собак и нестерпимая вонь.
Вижу пять пустых коробок из-под стирального порошка известной марки. Заслоняя нос рукавом, сразу после «здравствуйте», спрашиваю у хозяйки, что она делает с таким количеством порошка.
— Дак это… белье замачивала, — слышу резонный ответ.
— Что, сразу всем порошком? — спрашиваю я, глядя на большие пустые коробки. (Мне, например, одной такой пачки хватает на полгода.)
— Конечно! — отвечает хозяйка.
— Это сколько же надо белья?! — удивленно восклицаю я.
— Ну сколь есть — все замочила, а чо растягивать-то на два раза, — говорит хозяйка и жестом приглашает пройти в чум.
Прямо возле стола стоит большое деревянное корыто с прокисшим бельем. Спрашиваю, когда замочила. Отвечает, в четверг. Мне дурно. На календаре понедельник и жара не меньше тридцати градусов.
— Ты когда-нибудь еще замачивала белье? — задаю вопрос.
Хозяйке на вид лет сорок, отвечает, что нет, — эта ее стирка по-русски будет впервые в жизни. Но она обязательно научится.
Мои спутники принимают решение поставить палатки как можно дальше от чума. Сразу за двором — небольшой овраг, весь засыпанный… флаконами из-под одеколона. По моим меркам здесь вполне мог бы поместиться КамАЗ. Это сколько же цистерн надо выпить?! Тут же я вижу своеобразную шахматную доску. На куске фанеры аккуратно нарисованы квадраты, а шашками служат пробки из-под одеколона. Черные и розовые. Последние, как я понимаю, вместо белых.
Как только мы поставили палатки, устроились, пришел хозяин и сказал, что мы должны перебраться поближе к чуму, ведь он хочет получить свою плату, как и договаривались. Мы ему рассказали про вонь и посоветовали выбросить или закопать белье. Он ушел и, к всеобщему удивлению, быстро вернулся.