Обратная связь (сборник)
Шрифт:
И это при том, что я ровно в два раза старше ее.
Утро я провел на огороде, планируя меню на вечер. Мне всегда нравилось готовить, но ужины с Лизой быстро стали для меня самым радостным событием суток. Более того, я уже считал их привычными или обязательными. Поэтому, когда около полудня я выглянул на улицу и увидел, что ее машины нет на месте, мне стало просто не по себе.
Я торопливо прошел к дому Клюга. Дверь опять была открыта настежь. Осмотрев дом, я так ничего и не обнаружил до тех пор, пока не наткнулся в спальне на аккуратно разложенные
— Та девушка в доме Клюга… — сказал я. — Что-то произошло. Может быть, нам лучше позвонить в полицию…
— А что случилось? — спросила Бетти, глядя мне через плечо. — Она тебе позвонила? Я вижу, она еще не вернулась.
— Вернулась?
— Я видела, как она отъезжала около часа назад. Машина у нее, конечно, класс!
Чувствуя себя полным идиотом, я попытался сделать вид, будто ничего особенного не произошло, однако успел заметить, каким взглядом посмотрела на меня Бетти. Думаю, ей в этот момент хотелось погладить меня по голове или что-то вроде того. Я почувствовал, что начинаю злиться.
Лиза оставила одежду, значит, она должна вернуться. Я продолжал говорить себе это, потом пошел и забрался в ванну с обжигающе-горячей водой.
Услышав стук, я открыл дверь и увидел Лизу с пакетами в обеих руках и с ее обычной ослепительной улыбкой на лице.
— Я хотела сделать это еще вчера, но забыла и вспомнила, только когда ты пришел. Надо было мне, конечно, сначала спросить, но я хотела сделать тебе сюрприз и решила съездить купить кое-что, чего нет у тебя в саду и на полке с приправами…
И она продолжала говорить, пока мы выгружали из пакетов продукты. Я молчал. На Лизе была новая майка, надпись на которой гласила: В+Л-П. Я нарочно не стал спрашивать, что это означает.
— Ты любишь вьетнамскую кухню?
Я взглянул на нее, и наконец до меня дошло, что она очень взволнована.
— Не знаю, — сказал я. — Никогда не пробовал. Но я люблю китайскую, японскую и индийскую. Я вообще люблю пробовать все новое.
Здесь я покривил душой, но не очень уж сильно: я действительно пробую иногда новые рецепты, хотя вкусы в еде у меня в общем-то вполне католические. Однако я подумал, что с южноазиатской кухней справлюсь.
— Видимо, когда я закончу, ты так и не узнаешь, — засмеялась она. — Моя мать была наполовину китаянкой. Так что сегодня на ужин будет нечто беспородное.
Она подняла глаза и, увидев мое лицо, снова рассмеялась.
— Я забыла, что ты бывал в Азии. Не бойся, я не стану готовить собачье мясо.
Единственное, что было совершенно невыносимо, это палочки. Я мучался с ними, сколько мог, потом отложил в сторону и взял вилку.
— Извини, — сказал я, — похоже, мне это не под силу.
— Ты очень хорошо с ними управлялся.
— У меня было время научиться.
Каждое новое блюдо воспринималось мною как откровение: ничего подобного я в жизни не пробовал.
— Ты меня боишься, Виктор?
— Поначалу
— Из-за моего лица?
— Просто обобщенная азиатофобия. Наверно, я все-таки расист. Против собственной воли.
Она медленно кивнула в темноте. Мы снова сидели в патио, хотя солнце уже давно скрылось за горизонтом. Я не могу припомнить, о чем мы говорили эти несколько часов, но, во всяком случае, было интересно.
— У вас, американцев, такой комплекс по поводу расизма, будто вы его изобрели и никто другой, кроме, может быть, ЮАР и нацистов, не практиковал расизм так широко. Вы не в состоянии отличить одно желтое лицо от другого и считаете все желтые нации монолитным блоком. Хотя на самом деле азиаты практикуют расовую ненависть чуть ли не больше всех. — Она задумалась, потом добавила. — Как я ненавижу камбоджийцев, ты бы знал! Из Сайгона я бежала в Камбоджу, но на два года попала в трудовые лагеря, там большинство рабочих были камбоджийцами. Я должна, наверно, ненавидеть не их, а этого подонка Пол Пота, но мы не всегда властны над своими чувствами…
На следующий день я зашел к ней около полудня. На улице похолодало, но в ее темной пещере все еще держалось тепло.
Лиза рассказала мне кое-что о компьютерах, но когда она дала мне поработать с клавиатурой, я быстро запутался, и мы решили, что мне едва ли стоит планировать на будущее карьеру программиста.
Одно из приспособлений, которое она мне показала, называлось «модем». С его помощью Лиза могла связываться с любыми другими компьютерами практически во всем мире. Когда я пришел, она как раз общалась с кем-то в Станфорде, с человеком, которого она никогда не видела и знала только по позывному «Бабл-Сортер». С огромной быстротой они перебрасывались какими-то странными компьютерными словечками. Под конец разговора «Бабл-Сортер» напечатал: ПОКА-П. В ответ Лиза напечатала: И.
— Что означает "И"? — спросил я.
— "Истина". В смысле «да», но обычное «да» для хакера слишком прямолинейно.
— А что такое "ПОКА-П"?
— Это вопрос. Добавляешь к слову «П», и получается вопрос. «ПОКА-П» означает, что «Бабл-Сортер» спрашивает, закончен ли наш разговор…
Я в задумчивости посмотрел сначалу на ее майку, потом — в глаза, серьезные и спокойные. Она ждала, сложив руки на коленях.
В+Л-П
— Да, — сказал я. — Да.
Лиза положила очки на стол и стянула майку через голову.
К вечеру мы решили, что Лизе следует перебраться в мой дом. Кое-какие операции, включая загрузку оборудования, ей необходимо было делать у Клюга, но все остальное она вполне могла выполнять с помощью переносного терминала и охапки дисков. Так что мы выбрали один из лучших компьютеров Клюга, дюжину различных периферийных устройств и установили все это хозяйство в одной из моих комнат.
Конечно же, мы оба понимали, что такие меры едва ли спасут нас, если те, кто прикончил Клюга, решат заняться Лизой. Но все-таки я почувствовал себя спокойнее, и она, я думаю, тоже.