Обратные адреса
Шрифт:
Пронин, который за эти двое суток постарел и осунулся, растерянно посмотрел на Кобракова. Тот, заметив смятение начальника заставы, положил ему на плечо руку и сказал доверительно:
– Вот увидишь, Николай Федорович, пройдет какое-то время, и мы с тобой в точности узнаем, зачем самураи похитили русскую девочку.
Пронин сразу догадался, что наши доверенные люди в Маньчжурии уже включились в поиски Машеньки Прохоровой.
Перед своим отъездом Кобраков дал указание усилить по всему участку границы наряды и обещал прислать из комендатуры на подмогу Томе знаменитую Пуму с Гавриловым.
Около двух недель застава находилась в тревожном напряжении.
Из-за болезни жены старшину Прохорова перевели в другую комендатуру. Прощание с заставой, где он пять лет назад начал службу рядовым, было тяжким и для него, и для воинов заставы. Когда машина увозила Прохоровых, все, кто был свободен от службы, пошли их провожать.
За поворотом дороги, терявшейся в кедровой чаще, старшина, державшийся все время мужественно, сдал и, не стыдясь боевых друзей, заплакал.
Все это я записал осенью 1936 года со слов Пронина, когда в одну из своих поездок на границу посетил заставу...
– Да, помнится, был такой необыкновенный случай у Пронина, - мрачно сказал Скиба и прибавил: - В нашей боевой жизни чего только не случалось.
Алевтина Сергеевна обиженно сказала мужу!
– Странно, Вася, что ты ни разу не говорил мне об этой девочке.
Таволгин, наливая в бокал сакэ, с усмешкой заметил:
– Ко мне в Гряду Холмов приходили по полсотни человек в день, разве запомнишь, кто что рассказывал. И потом, Аля, с первого дня нашей совместной жизни я обещал тебе ничего решительно не говорить о своих служебных делах.
– Я ни о чем и не спрашивала тебя, но в этой истории, по-моему, нет никакой военной тайны.
– И, глянув в мою сторону, произнесла с грустью: Жаль, что и вам не удалось выяснить все до конца.
Я промолчал.
Конечно, не трудно было придумать счастливый конец и к этой во многом загадочной истории, скажем, что Сяо Цзе-цзе не кто иная, как Машенька Прохорова, и что ее вернули в родную семью. Но как часто из-за недоверия к читателю, что ли, мы слишком забегаем вперед, спешим во что бы то ни стало утешить его, выдавая желаемое за действительное, хотя в жизни, известно, бывает гораздо сложней, чем мы порою себе представляем.
И я не стал ничего добавлять от себя...
– Друзья мои, - поднимая бокал, сказал Скиба, - предлагаю выпить за наших дорогих и верных подруг. Они прошли с нами без страха и сомнений весь боевой путь!
– А что, разве не прошли?
– все еще косясь на мужа, воскликнула Алевтина Сергеевна.
– За твое здоровье, мамочка!
– сказал Митя.
МОЛОДОСТЬ С НАМИ
1
Память, память...
Осень 1935 года выдалась, как никогда прежде, слишком ранняя, с порывистыми ветрами, хотя в Уссурийском крае октябрь обычно бывает довольно теплый и в меру солнечный. А тут по ночам выпадал иней, и земля к утру делалась совершенно белой, будто ее покрыло снегом. А снег еще ни разу не выпадал, он только собирался, по небу бродили льдистого цвета облака, от которых веяло холодом.
Понемногу уже раздевалась тайга, она стала не такой тесной и с каждым днем просвечивалась все дальше - просеки уходили к горизонту.
И все же, несмотря на ранние холода, перепадали дни погожие, правда с густым молочным туманом по утрам, и рассеивался он медленно, обнажая сопки лишь до половины.
В ту пору ходили, должно быть по специальной договоренности чередуясь, по вторникам и субботам два почтовых поезда - наш и маньчжурский - один из Владивостока до станции Пограничная,
Наш состоял из пяти или семи вагонов старого образца с паровозом "Щ" или "О", из его расширенной кверху трубы валил густой черный дым.
У заграничного поезда вагоны были более легкие, продолговатые, с округлой крышей и широкими окнами, они не опускались книзу, а отодвигались в сторону, верхних полок там не было, а в купе вместо перегородок висели бархатные портьеры. Вез этот состав небольшой паровоз с узкой трубой, выпускавшей дым струйками, и гудки издавал какие-то робкие, свистящие.
В таком вот маньчжурском поезде ехал я в том октябре в Орехово в погранотряд, которым командовал комбриг Кузьма Корнеевич Ковальков.
Я не знал, что говорил комбригу по телефону секретарь крайкома комсомола Петр Листовский, мне же он дал рекомендательное письмо, набросав его на листке из служебного блокнота. Запечатав письмо в конверт, сказал:
– Передашь Ковалькову, все, что нужно, я написал.
– И, посмотрев на меня изучающе, прибавил: - Смотри, не подкачай и не трусь, на границе всякое может случиться.
Мысль о поездке корреспондента "Тихоокеанского комсомольца" в погранотряд подал Александр Фадеев. Он недавно вернулся с Листовским из Орехова, и секретарь крайкома пригласил Александра Александровича в редакцию на встречу с сотрудниками.
Помню, Фадеев говорил:
– Если бы меня спросили, о чем больше всего вам следует писать, я бы ответил так: о том заметном вкладе, который вносит дальневосточный комсомол в преобразование края. Тут и молодые люди, воздвигающие в труднейших условиях, на пустынном берегу Амура новый социалистический город Комсомольск; тут и юные труженики Приморья и Камчатки - шахтеры, рыбаки, геологи; тут и студенчество пока еще немногих дальневосточных вузов, на чьи плечи в будущем ляжет главная тяжесть по социалистическому строительству на Дальнем Востоке. Конечно, обо всем этом - хорошо ли, худо ли - вы пишете в своей газете. Но ничтожно мало у вас корреспонденций на оборонную тему. А ведь край наш - пограничный.
– Он искоса посмотрел на Листовского, взял из его пачки папиросу, но, так и не закурив, продолжал: - Вы уж простите меня, хлопцы, что взял себе в привычку по-стариковски на вас ворчать. Вот мы с Петром Листовским только вернулись из погранотряда, где начальником славный комбриг Кузьма Ковальков. Повозил он нас по заставам. И таких, скажу я вам, встретили мы там смелых, отчаянных воинов, что о каждом садись и пиши. Предвижу, что ваш редактор, - он бросил взгляд на Шишкина, - пришлет ко мне в гостиницу репортера, чтобы я рассказал свои впечатления о поездке в погранотряд. Он тронул редактора за локоть.
– Так ты, товарищ Шишкин, не смей присылать его. Не приму я твоего репортера.
– И громко, заливисто рассмеялся.
– А не лучше ли отправить к Ковалькову в отряд своего собственного корреспондента, и не на день, и не на два, а на пару недель...
Редактор стал что-то быстро записывать в блокнот.
– Мы с Ковальковым так и договорились, что редакция пошлет своего сотрудника, - подсказал Листовский.
Фадеев одобрительно закивал головой:
– Вот-вот, и пусть он там поживет подольше на котловом солдатском довольствии. И пусть в наряд сходит, а случится тревога или стычка с нарушителем, чтобы не сдрейфил, а принял бы боевое крещение. И после пусть садится и пишет в газету серию пограничных очерков. Ну как, согласны, товарищи?