Обратный отсчет
Шрифт:
Он сам не ожидал от себя такой реакции. Стоило только дать согласие на обычный ужин, без обещаний и обязательств, как вся боль от потери любимой женщины, казалось, уже оставленная им позади, вернулась, да с такой силой, будто он только вчера проводил опознание изломанного женского тела в черном блестящем пакете, распростертого на серебристом столе под стерильным холодным светом люминесцентных ламп.
И снова на короткий срок он утратил ориентацию во времени, растворившись в нахлынувших чувствах. В себя его привел сухой треск крошащегося камня. Сморгнув слезы, он ошарашено уставился на свой сжатый кулак: на мелкую пыль, что сыпалась между пальцев, на осколки мрамора, усыпавшие зеленую траву. На белоснежное надгробие, от которого он, забывшись, отломал
— Ты вернешься, Габриэль. Через тысячу лет или через десять тысяч, но ты вернешься. Даю тебе слово.
Часть 2. …А будущее — прямо сейчас
Сделав глубокий вздох, Метатрон коснулся раскрытой ладонью массивной деревянной двери немного непривычного для него цвета: серо-стального, делающего древесину больше похожей на камень. Какие-то местные заморочки, кажется, Гранитное Дерево называется. Если вспоминать старую игровую классификацию — где-то Необычный уровень… хлам, проще говоря, но для аборигенов это была немалая редкость и желанная многими ценность. В его старом мире в старое недоброе Средневековье тоже ценили бы дерево, которое не горит, топорами не рубится и даже из пушки не вдруг ломается.
Проведя ладонью по гладкой отшлифованной до зеркального блеска поверхности, он опустил руку, подавив очередной вздох.
Метатрон нервничал. Он имел неплохой опыт «толкания речей»: еще со школы, перед командой по кендо в преддверии соревнований; перед подчиненными на работе — во время и после очередного аврала; перед согильдийцами в игре, в начале и конце рейдов, осад или обороны.
Опыт у него был. Но как можно равнять выступление перед десятком, двумя или даже полусотней людей с тем, что ему предстоит прямо сейчас?..
— Так не пойдет… — пробормотал он себя под нос. — Твердость Духа. Несокрушимая Воля. Принцип Непоколебимости… и хватит, пожалуй.
Стало легче. Впервые замеченный им в день освобождения эльфиек странный эффект игровых способностей, предназначенных для защиты от ментальный атак на разум, что помогал справляться и с эмоциями вполне естественного происхождения, использовался им уже не впервые. Впервые, кажется, во время ночного визита к Императору — как-то не приходилось ему раньше вламываться в покои к венценосным особам и ставить им хорошо завуалированные ультиматумы.
Более не сомневаясь, он резко распахнул дверь, что весила немногим меньше, чем такая же из камня, и, чуть сощурившись от ударившего в глаза солнца, сделал шаг вперед, оказавшись на широкой крепостной стене замка Симабара.
Он шел, минуя, одного за другим, блистательных ангелов, что замерли на страже, тщательно контролируя шаг: не медленно, ни быстро — спокойно и уверенно. Что ему, в первый раз сообщать тысячам могущественных существ, что цели, ради которой они все собрались в единую организацию, более не существует?.. Сдержав нервную усмешку, он остановился аккурат посередине стены и повернулся лицом к донжону.
Все они, за редким исключением, были здесь: собрались по его приказу, повинуясь его воле — чтобы послушать, что скажет им их лидер.
В Иггдрасиле любили выделяться. Система игры предоставляла пользователям широчайший функционал по настройке внешнего вида — и каждый старался как мог, порой (очень часто) перегибая палку. Он сам, задолбавшись наблюдать за другими игроками, в своем стремлении к пафосу и оригинальности доводившими свой облик до абсурда, плюнул на все и сделал своим основным, не боевым обликом довольно заурядную внешность: простой бежевый костюм и плащ, лицо — одно из стандартных моделек, средний рост. Иронично вышло — это выделяло его из толпы куда эффективнее вырвиглазной раскраски, идеальной внешности или пышных перьев, торчащих из каждой щели доспеха.
Тем не менее, у его согильдийцев не было причин сдерживать свою фантазию. И сейчас Метатрон, чуть опустив взгляд, имел удовольствие наблюдать плоды их стараний во всей красе.
Вот, вызывающе возвышаясь над толпой, застыли две монументальные фигуры
На плечах «Ноль Первого», как голуби на памятнике, расселись ангелы, а на макушке, устроившись боком на длинном остром роге, беспечно болтала ногами противоестественно очаровательная девчушка в малиновых чулках и розовыми крыльями вместо рук — Архангел Надежды Рамиила. Удивительное существо, которое невозможно было не любить: ее пассивный навык «Очарование» пробивал любую защиту. Только нежить могла сопротивляться ее чарам — ведь лишь мертвые свободны от Надежды…
На сгибе локтя «Ноль Первого», свободно раскинув угольно-черные крылья, разлегся Хелел, с весьма правдоподобно скучающим видом играющий с дочкой, пытающейся ухватить кончик его крыла. Демоница скакала по молчаливо терпящему голему, помогая себе пока недостаточно большими для полноценного полета крыльями, даже слегка размываясь в воздухе, но черные крылья всегда успевали уйти от ее загребущих рученок — разумеется, так, чтобы нетерпеливая Мара с размаху врезалась любопытным носом в твердый камень. Заметив Метатрона, Хелел все с тем же скучающим видом ухватил в очередной раз промахнувшуюся девчонку за ногу и, подтянув к себе, надежно зафиксировал непоседливое создание в объятьях. Из вороха черных как космос крыльев торчала только недовольно надувшаяся мордашка «страшного демона».
Чуть выше Падшего, когда-то звавшегося Утренней Звездой, на плече Евы, неподвижно замерла высокая женщина, для описания которой лучше всего подходило слово «белая». Платье, волосы, радужка глаз и шесть крыльев — все было эталонно белым, без малейшего изъяна и примеси иных цветов. Иеремилла, которую все называли просто Милой, — бывший Архангел Милосердия. Первый, последний и единственный — с тех пор, как она добровольно отказалась от Небес, не согласившись с изгнанием Хелела, не родилось еще существа, способного вместить в себя столько сострадания и умения прощать, чтобы их хватило на все грехи Мироздания. Она покинула Небеса вскоре после Падения Утренней Звезды и поклялась не возвращаться домой, пока Творец не примет его обратно. Официально она считалась Падшим ангелом, но безупречная белизна ее крыльев, столь же совершенная, как и в День Творения, не оставляла сомнений в ее незапятнанной чистоте. Почти четыре тысячи лет Иеремилла путешествовала по мирам, так, как умела только она: с открытым сердцем, безоружными руками, отрицая звериное «око за око». Люди и не люди тянулись к ней, герои посвящали свою жизнь ее защите, злодеи не смели поднять на нее руку, грешники смущенно отводили взгляд при ее появлении… Святая Дева — звали ее под Небесами и даже Израил, Гнев Господень, на дух не переносящий Падших, разговаривал с ней тоном, в котором очевидцы с изумлением слышали нежность. «Осуждать Чистоту — худший из выборов, который может сделать разумный» — как всегда, лаконично отвечал Возмездие на вопросы смельчаков.
…Они все были здесь. Легкий гул, что царил во внутреннем дворе отвоеванной у некромантов крепости, стихал с каждым шагом, что делал ангел на пути от башни к тому месту, где он находился сейчас.
Прямо напротив Метатрона, мягко улыбаясь, стояла Домина в окружении своих Рыцарей. Страж Авалона, как говорится, светилась изнутри — он прекрасно видел это даже с крепостной стены. Смешно и грустно — поводом стал один единственный вечер, проведенный за непринужденной беседой о пустяках и важном, заказывании всего подряд в меню и двумя бутылками вина. Смешно, потому что ангел действительно чувствовал себя как подросток на первом свидании — в конце концов, когда он вообще в последний раз был на таковом? Девять лет назад, да…