Образ мюзик-холла в неовикторианском романе
Шрифт:
Исходные данные для этой игры такие: Диана – богатая вдова, ведущая двойную жизнь; с помощью денег и безупречных манер (а также ценой щедрой благотворительности) она успешно конструирует свой респектабельный образ в глазах «общества», втайне презирая это общество всей душой. Интимная жизнь героини скрыта от посторонних глаз, тщательно срежиссирована и декорирована согласно вкусам самой Дианы. И вот здесь открывается большой простор для догадок и домыслов. Вполне возможно, что, как и Нэн, выходя на панель, мстила таким образом Китти и Уолтеру за их предательство, Диана своим разнузданным, развратным (по меркам викторианской морали) поведением мстит за то, что ей пришлось в своем время пережить и о чем не говорится в романе. Ее поведение – явный вызов общественным устоям, надругательство над всем тем, что было священно для «добропорядочных» викторианцев, и можно предположить, что именно от этих устоев Диана в свое время пострадала.
Показательно, что в доме Дианы нет ни одного портрета ее покойного мужа, мистера Летаби («Мужа она, догадываюсь, не любила: ни обручального, ни траурного кольца она не надевала, и во всем большом и красивом доме не нашлось места для хотя бы одного портрета
44
«Her marriage had been, I think, a loveless one, for she wore neither wedding-ring nor mourning-ring, nor was there any picture of Mr Lethaby in any room in that large, handsome house» [61, c. 252].
Встреча Нэн с Дианой не случайна – они обе стремятся к одному и тому же, и их страсть, их сексуальность сближает их. Он как бы отражают друг в друге худшие или самые потаенные стороны своих натур. И – что важнее всего – им обеим близка концепция жизни (и – 'yже – сексуальных отношений) как театральной постановки или ролевой игры. До определенного момента Нэн завораживает отведенная ей в доме Дианы роль, равно как пленяют костюмы и декорации.
Сцена изгнания Нэн и служанки Зены из дома Дианы так же театральна, как и остальные эпизоды с участием этих героинь. Данный фрагмент более всего напоминает разгул пьяной публики в дешевом мюзик-холле – Сара Уотерс выстраивает здесь зеркальные отношения со сценой, случившейся ранее, когда Нэн выступала на сцене в паре с Китти. В одном из не самых фешенебельных залов пьяный разбушевавшийся зритель обзывает Китти и Нэн «розовыми», после чего вся разгоряченная толпа освистывает актрис. Изгнание Нэн и Зены происходит во время роскошного приема по случаю сорокалетия Дианы Летаби, и гостьи Дианы – дамы из высшего сословия – ведут себя в качестве свидетельниц драматической сцены как безродная толпа в партере дешевого театра: никто не думает ни о чувствах девушек, ни о чувствах хозяйки дома; всем хочется лишь усилить и без того острые ощущения от разыгравшейся на их глазах драмы.
Следующая страница в жизни Нэн (и очередная перемена роли) связана с молодой женщиной по имени Флоренс. Вместе с братом – убежденным социалистом и начинающим общественно-политическим деятелем – Флоренс все свое время отдает деятельности на благо тех, кто страдает от нужды и социальной несправедливости. Однако, обнаружив на пороге собственного дома изможденную и оборванную Нэн, Флоренс не спешит брать на себя ответственность за ее судьбу. На помощь вновь – уже в который раз! – приходят актерские навыки Нэн. Даже находясь в состоянии, близком к коллапсу, героиня моментально «считывает» ситуацию и ведет себя так, будто играет специально для нее написанную роль; ни на минуту она не перестает ощущать себя актрисой на подмостках. Появившись в доме Флоренс, Нэн рассказывает выдуманную на ходу историю о некоем господине, который поступил с ней неблагородно, поскольку чувствует, что правда может оказаться слишком шокирующей для такой добропорядочной женщины, как Флоренс. В этот момент Нэн чувствует себя почти так же, как несколькими годами ранее – в карете Дианы Летаби в первые минуты их знакомства. Она – словно актриса в начале первого акта пьесы: «Флоренс словно бы совала мне в руки готовый текст пьесы, оставалось только его зачитывать» [45] [7, c. 453]. По сути, Нэн врет, но сама она воспринимает это не так – она лишь следует той роли, которую навязывают ей обстоятельства, не лжет, но произносит текст роли.
45
«…it was as if she was handing me the play text, for me to read it back to her» [61, c. 356].
Чем ближе к финалу поизведения, тем чаще все события в своей жизни Нэн оценивает с точки зрения сцены. Но при этом интересно, что талант к перевоплощению сочетается с цельностью натуры Нэн. В каждой жизненной ситуации она твердо придерживается той роли, того образа, который добровольно принимает как свою нынешнюю ипостась, и не пытается выглядеть кем-то другим. Любя Китти, она не скрывает своих чувств и искренне досадует на постоянные, навязчивые требования Китти «быть осторожными». В любви, по мнению Нэн, нет ничего постыдного, и поэтому она не чувствует себя преступницей. Оказавшись в роли мальчика-проститутки, а затем – содержанки богатой дамы, Нэн не пытается изображать поруганную невинность (хотя могла бы, будучи девушкой из приличной семьи), а ведет себя соответственно сложившимся обстоятельствам – не теряя при этом собственного достоинства (о чем свидетельствует, например, эпизод, в котором Нэн встает на защиту служанки Зены, подвергающейся публичному унижению перед высокородными гостями Дианы). Наконец, попав в общество социалистов, она не пытается подыгрывать им, имитируя интерес к политике, хотя, возможно, такая игра пошла бы ей на пользу.
По сути, Нэнси Астли – экспериментальная героиня (как Сара Вудраф в романе Дж. Фаулза «Любовница французского лейтенанта» или как Кристабель Ла Мотт в романе А. Байетт «Обладать»). Она является воплощением характерной для
Таким образом, театр, мюзик-холл становится для Нэн способом раскрепощения, сферой абсолютной свободы и одновременно полем поиска идентичности.
Образ викторианского мюзик-холла в произведениях британских авторов начала XXI века: краткий обзор
Викторианский мюзик-холл постоянно привлекает внимание современных британских писателей – от «первых имен» до авторов популярного на рубеже ХХ-XXI века исторического детектива и триллера. Однако особенный подъем интереса к теме наблюдается после выхода двух произведений, речь о которых шла в предыдущих главах. Питер Акройд, пожалуй, первым среди авторов неовикторианской прозы продемонстрировал огромный художественный потенциал мюзик-холла как образа, темы, места действия. В романе «Процесс Элизабет Кри» мюзик-холл становится энергетическим центром, точкой, в которой сходятся судьбы главных героев произведения и все важнейшие сюжетные нити. Мюзик-холл позволяет автору рассмотреть такие проблемы, как идентификация личности и двойственность человеческой натуры, высветить основные грани английского национального характера и т. п. Сара Уотерс продолжила начатое П. Акройдом в своем дебютном романе «Бархатные коготки». После выхода этих двух произведений мюзик-холл занял прочное место в современной британской прозе.
Прежде всего в этой связи следует упомянуть роман Мишеля Фейбера «Багровый лепесток и белый» («The Crimson Petal and the White», 2002). Некоторые критики (например, Георг Летиссьер [Letissier, G.) называют автора классиком неовикторианской литературы, хотя нельзя не отметить, что за те почти двадцать лет, которые прошли с момента завершения романа до его публикации [46] , увидели свет произведения, с б'oльшим основанием заслуживающие статуса неовикторианской классики. Произведение Фейбера интересно, главным образом, потому, что оно заключает в себе практически все элементы, характерные для жанровой «формулы» неовикторианского романа – от тематики и проблематики до конкретных художественных приемов. Это и «диккенсианский» охват различных граней викторианской действительности, и концентрация на «запретных» темах (проституция, влияние половой жизни человека на его социальное поведение, сословное расслоение викторианского общества, условия жизни бедноты и т. п.), и наличие элементов метапрозы. Однако нужно заметить, что все составляющие этой формулы сведущему читателю хорошо знакомы по более ранним и – следует признать – гораздо более ценным в художественном отношении образцам жанра.
46
Работа над романом велась на протяжении 1980-х, а потом рукопись пролежала «в столе» вплоть до начала 2000-х.
Тем не менее, роман Фейбера интересен в контексте данного исследования, так как в нем образ мюзик-холла функционирует как важная характеристика викторианской эпохи и как существенный штрих к портрету главного героя.
Уильям Рэкхэм – младший сын владельца крупной фирмы по производству косметики и парфюмерии. Поскольку старший брат Уильяма – Генри – отказался от положенной ему по праву старшинства роли будущего управляющего, Уильяму открыт путь в большой бизнес. Но молодой человек не торопится взять в руки бразды правления крупным предприятием. Он безволен, ленив, и необходимость разбираться в деловых бумагах отвращает его так же, как и необходимость принимать сложные решения в семейной жизни. Жена Уильяма – Агнес – психически неуравновешенна, воспитанием дочери занимается гувернантка, и в целом плачевное состояние домашнего хозяйства не оборачивается полным хаосом только лишь благодаря финансовой поддержке отца Уильяма.
Однако все меняется после встречи Уильяма с проституткой по прозвищу Конфетка. Конфетка – не обычная представительница своей профессии; она умна, остроумна, начитанна, она способна поддержать интеллектуальную беседу, причем эрудиция ее достаточно широка даже по меркам образованного мужчины того времени. При этом в отличие от других проституток, Конфетка готова удовлетворять любые – даже самые причудливые и извращенные – желания клиентов. Уильям стремится сделать Конфетку своей содержанкой, выкупить ее из борделя и сделать своей безраздельной собственностью. Ради этого он прилагает титанические усилия и овладевает азами управления крупным предприятием, что позволяет ему вскоре занять место отца в семейном бизнесе. Доходы семьи растут, а вместе с ними стремительно повышается и статус супружеской четы Рэкхэмов в обществе. Однако двойная жизнь и метание Уильяма между двумя женщинами, представленное в романе как классический для викторианской эпохи конфликт страсти и долга, неизбежно приводят к череде трагедий.