Образ России в современном мире и другие сюжеты
Шрифт:
Во многих российских университетах с 1880-х годов существуют кафедры «Всеобщей литературы» (в том числе в Киеве), а среди ученых того времени особое место занимает А. Н. Веселовский, возглавивший с 1870 г. кафедру в Петербургском университете.
Для Веселовского как основателя нового направления в сравнительном литературоведении, увенчанного выдающимся (незавершенным) проектом «Исторической поэтики», принципиально важно изучение в сравнительном русле основы словесности – фольклора. Вместе с тем сфера его интересов включала в себя и постижение «механизмов» формирования, эволюции и функционирования литературы в разных культурных пространствах. А для этого было необходимо создание, как он говорил в лекциях 1870 г., «сравнительного метода». Прокладывая свой путь, А. Н. Веселовский не отказывался от того, что было уже создано, – ни от «мифологической» школы (в
141
См. очерк становления научных идей А. Н. Веселовского и его исторической поэтики: Шайтанов И. О. Классическая поэтика неклассической эпохи // Веселовский А. Избранное: Историческая поэтика/ Сост., коммент. И. О. Шайтанов. М.: РОССПЭН, 2006. С. 5—50; Жирмунский В.М. А. Н. Веселовский и сравнительное литературоведение // Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л.: Наука, 1979.
Так, уже в 1860-х годах Веселовский писал о том, что «влияние чужого элемента» всегда обусловлено уровнем той среды, на которую он воздействует, и готовностью этой среды к восприятию «чужого». Всеобщий «культурный закон», по Веселовскому, – «двойственность образовательных элементов» (т. е. «свое» + «чужое»). Веселовский назовет взаимодействие элементов в разных культурах (в фольклоре, литературе) «встречным течением», которое является необходимым условием «переноса». Такова основа его сравнительного метода. Знаменательно, что черновой план своей «Исторической поэтики» Веселовский набросал на экземпляре книги Х. М. Поснетта, основой компаративизма которого был «принцип динамизма» развития национальных литератур внутри мировой литературы, тогда как А. Н. Веселовский делает акцент на «встречном течении» и на трансформации воспринятого в своей среде [142] .
142
См.: Шайтанов И. О. Указ. соч. С. 39–42.
Он вплотную подошел к осмыслению конкретных механизмов формирования, функционирования и взаимодействия культуры/литературы в целом. Однако не завершил своей «Исторической поэтики». Трансформационные механизмы найдут различные объяснения во второй половине XX в., в том числе и в отечественной науке (с пониманием преемственности по отношению к А. Н. Веселовскому и к его последователям, в частности, к такому крупному ученому, как В. М. Жирмунский). Однако идеи Веселовского не получили достаточной известности в западноевропейской научной среде.
С конца XIX – начала XX в. компаративизм начал обретать международное признание. Появились специализированные компаративистские журналы. Во Франции основы компаративизма заложил Фернан Бальдансперже, автор серии трудов о крупнейших европейских писателях, двух «Историй французской литературы», один из основателей и соредакторов (1921–1935) журнала «Сравнительное литературоведение» («Revue de litt'erature compar'ee»), в котором в 1921 г. он опубликовал статью «Сравнительное литературоведение: слово и вещь», содержавшую теоретическое обоснование компаративизма. Французский литературовед Поль Ван Тигем в работе «Сравнительное литературоведение» (1931) изложил основные положения компаративизма, обосновав идею «всеобщей литературы», т. е. изучения литературного процесса во взаимосвязях, а позднее издал «Литературную историю Европы и Америки от Ренессанса до наших дней» (1941), содержавшую четкую периодизацию, богатую, как и другие работы Ван Тигема, фактическим материалом, но
После Второй мировой войны крупные центры сравнительных исследований и ученые появились в Соединенных Штатах (Вернер Пол Фридерих, Ренэ Уэллек и др.), затем в Западной Германии, в Канаде. В. Фридерих и Дэвид Генри Мэлон опубликовали «Очерки компаративных исследований от Данте до Юджина О’Нила» (1954). Р. Уэллек в труде «Понятия литературной критики» (1963) внес свой вклад в теорию компаративных исследований, он расшатывал европоцентризм, традиционную французскую нормативность, расширял поле исследований.
В 1955 г. в Париже была создана Международная ассоциация сравнительного литературоведения (ICLA), периодически созывающая конгрессы и публикующая их труды. В 1960—1970-х годах Ассоциация инициировала создание ряда проектов сравнительных историй литератур, основанных на идее культурно-цивилизационных отличий. План создания «Сравнительной истории литератур на европейских языках» вызвал волну принципиальных возражений против европоцентризма. Не нашел убедительного решения и такой сложный проект, как «Сравнительная история литератур Латинской Америки», создававшийся в основном латиноамериканскими авторами.
Как справедливо отметил Д. Дюришин, создание жанра «Сравнительной истории литератур» кажется выполнимым скорее в теоретическом, чем в практическом плане.
Не была удачной и итоговая для советского литературоведения «История всемирной литературы» [143] . Являвшаяся «идеологической основой» труда стадиально-формационная «линейка» «литературного прогресса», на которую «нанизаны» блоки эпох Древности, Средних веков, Возрождения и т. д., закрыла возможность воссоздания множественности путей формирования и взаимодействия различных отдельных литератур и литературных общностей.
143
См. в этом томе: Жанр «Истории» и ловушки исторического и историко-литературного знания на рубеже тысячелетий.
Тем не менее, несмотря на трудности, переживаемые компаративистикой, на ее провалы, теоретические изыскания и практические опыты обогатили возможности историков национальных литератур, расширили горизонты литературного развития и углубили понимание межлитературных отношений (контактно-генетические связи, типологические аналогии и т. д.). Видимо, поэтому идея сравнительного литературоведения снова возникла после жестокого кризиса, который пережили историография и жанр истории литературы в годы постструктурализма.
Кризис и пейзаж после него
Как и ранее, в Античности или при переходе европейской культуры на рубеже XIX–XX вв. в «современность», кризис был двойной: он охватил историографию и историю литературы. Но было и существенно новое: раньше кризисы не закрывали горизонта и впереди мыслилось нечто новое, теперь, казалось, опустился занавес. Сама возможность выявления новых оснований оказалась под сомнением. Если сказать кратко, логико-рационалистическая, аристотелевская традиция, представления о европейской цивилизации и ее гуманитарном знании как «собственно культуре» и «собственно знании» были поставлены под сомнение еще со времен Ницше, Эйнштейна, а к середине 1970-х годов эти сомнения, казалось, достигли апогея.
Если брать в масштабе Большой Истории, то знания, время словно обернулись вспять: согласно новой теории, ученый обладает не фактом, а его «образом», и, следовательно, не истиной, а вымыслом, в мягком варианте – неким «смыслом» среди возможных иных смыслов. Ю. М. Лотман в статье «Возможна ли историческая наука и в чем ее функция в системе культуры?» так обосновал этот феномен: изучая прошлое, мы имеем дело не с «истинными» фактами, а с их «образами», а «этот образ исторического прошлого не антинаучен, хотя и не научен» (курсив мой. – В.З.), и всякое историческое сочинение есть один из возможных «прогнозов прошлого» [144] .
144
Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2000. С. 389.