Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
Шрифт:
Еще до выступления московского войска из Коломны, Мамай, судя по данным Ермолинской и Львовской летописей, прислал к Дмитрию Ивановичу посла с требованием уплатить в повышенном размере «ордынский выход». Великий московский князь не принял этого требования, согласившись произвести платеж по пониженным нормам, с учетом платежеспособности населения («по хрестьянскои силе»). Таким образом, переговоры были прерваны.
Сведения Ермолинской и Львовской летописей повторяются во многих других летописных текстах, обрастая там некоторыми литературными украшениями. Несколько иную фактическую канву дает Никоновская летопись. Она иначе располагает события во времени и сообщает ряд подробностей, отсутствующих в более ранних летописных сводах. Прежде всего, по Никоновской летописи, известие о выступлении Мамая было получено в Москве в июле, и тогда же там начались приготовления к борьбе с ордынскими полчищами, так как на 31 июля уже был назначен сбор русских войск в Коломне. Подобное смещение хронологической сетки вряд ли можно признать правомерным, ибо если сделать это, то придется допустить, что Мамай растянул свои сборы к походу на Русь почти на два месяца. Мало также вероятно, что Мамай, договариваясь в июле с Олегом и Ягайлом о встрече на Оке рязанско-литовско-ордынских вооруженных сил, мог мыслить эту встречу только 1 сентября. Датировка событий, данная в Ермолинской,
К июлю и первой половине августа Никоновская летопись относит ряд фактов, о которых ничего не говорят рассмотренные выше летописные памятники, но которые имеются в «Сказании о Мамаевом побоище» (без датировки). Во-первых, «Сказание» и Никоновская летопись сообщают, что, после того как Дмитрий Иванович отказался выполнить требование Мамая об уплате «выхода» в указанной через его посла сумме, он, однако, отправил затем к ордынскому правителю своего гонца Захария Тютчева (в сопровождении двух толмачей, «умеющих татарьский язык») для передачи ему «злата и сребра много…» Следовательно, претензия Мамая на «выход» в какой-то мере получила удовлетворение. Дойдя до Рязанской земли, Захарий Тютчев узнал о сговоре Мамая с Олегом рязанским и с Ягайлом литовским и направил с сообщением об этом в Москву «скоровестника».
Другая интересная подробность, имеющаяся в «Сказании» и Никоновской летописи, касается посылки Дмитрием Ивановичем двух разведок «под Орду» («на сторожу») для добычи «языков» и выяснения намерений Мамая. Первая разведка в составе Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика «и иных крепких и мужественных на сие», отправленная, согласно данным Никоновской летописи, в июле в бассейн Дона (в район рек Быстрой и Тихой Сосны), долго пропадала без вести. Тогда была организована «вторая сторожа» в лице Климента Поленина, Ивана Святослава, Григория Судока и др. В «поле» они встретили Василия Тупика, направлявшегося в Москву с сообщением, что Мамай «идет… на Русь», «совокупяся» с Олегом рязанским и Ягайлом литовским, но не спешит и «ждет осени, да совокупится с Литвою». Тогда Дмитрий Иванович, решив двинуть против татар русские вооруженные силы, назначил срок явки в Коломну воинам (сбор которых был объявлен еще раньше) на 15 августа (вначале, по Никоновской летописи, таким сроком являлось 31 июля) [1886] .
1886
ПСРЛ, т. XI, стр. 49–52; С. К. Шамбинаго, указ. соч., Тексты, стр. 7–10.
Приведенные факты настолько конкретны (внушают сомнение лишь даты), что вряд ли можно подозревать, что они недостоверны. Эти факты очень пополняют наши представления о том, как шла в Москве подготовка к отпору ордынским полчищам. Во-первых, по-видимому, московское правительство пыталось закончить дело мирным путем (отсюда посылка к Мамаю Захария Тютчева). Во-вторых, готовясь к войне, оно старалось посредством хорошо организованной разведки все время быть осведомленным о действиях и планах неприятеля.
Выступление русской рати из Коломны Никоновская летопись датирует 29 августа [1887] (т. е. на 9 дней позднее по сравнению с датой, фигурирующей в ряде других летописных памятников). У нас нет материала для проверки причин этого расхождения в хронологических данных и для их уточнения.
Текст изучаемой повести, сохранившейся в составе Никоновской летописи, заслуживает внимания не только в силу наличия в нем отсутствующего в других летописных сводах фактического материала, но и в силу своеобразия в объяснении событий того времени, подчиняющемся определенной идеологии. Идейная направленность данной повести отличается ярко выраженным церковно-религиозным характером. Соответствуют этой идеологии и вкрапленные в повествование легендарные эпизоды. Согласно концепции Никоновской летописи, московский великий князь в своих действиях по подготовке сопротивления Мамаю и его войску все время следует указаниям митрополита Киприана. Последний является подлинным руководителем Дмитрия Ивановича и его вдохновителем на дело борьбы с татарами. В Никоновской летописи содержится также рассказ о посещении Дмитрием Ивановичем 18 августа игумена Троице-Сергиева монастыря Сергия. Последний благословил великого князя, предсказал ему победу над неприятелем и отправил вместе с ним двух иноков («два воина от своего полку чернечьскаго»), братьев Пересвета и Ослябя.
1887
ПСРЛ, т. XI, стр. 54.
В «Сказании о Мамаевом побоище» также действует митрополит Киприан, но его деятельности уделено значительно меньше внимания, чем в Никоновском летописном своде. Имеется в «Сказании» и сцена посещения Дмитрием Ивановичем Троице-Сергиева монастыря.
В других летописях не фигурируют ни митрополит Киприан в качестве наставника Дмитрия Ивановича, ни Сергий Радонежский, провожающий великого князя в поход. Наиболее ранние варианты «Летописной повести» о борьбе русского народа с полчищами Мамая (сохранившиеся в составе Ермолинской и Львовской летописей) отличаются светским характером. Церковно-религиозный элемент присутствует в них в минимальной степени. Так, отмечается, что, перед тем как приступить к сбору ратных сил, великий князь Дмитрий «шед в церковь святую Богородицю и многу молитву сотвори», а перед выступлением в поход опять «помолися церкви святыя Богородица и благословися у епископа Герасима» [1888] . Но главным действующим лицом является здесь сам московский князь с его «воями». Перед нами воинская повесть, чуждая узко религиозной направленности. И это не случайно. Вероятно, первоначальное восприятие Куликовской битвы в широких общественных кругах конца XIV в. (в среде княжеских слуг, горожан) сводилось к тому, что это — победа, которую одержало русское воинство. Русские воины — воины православные, и их соблюдает бог: такая примитивная религиозная философия присутствует и в ранних летописных повестях о борьбе русского народа с Мамаем. Но упор делается на силу, множество, мужество «воев», ведомых князем. Эта историческая концепция, близкая народному сознанию, перерабатывается в дальнейшем книжниками, принадлежащими к церковным кругам. Они выдвигают на первое место из числа тех, кто обеспечил русскому народу в 1380 г. победу над ордынскими захватчиками, деятелей русской церкви и прежде всего ее высшего представителя — митрополита Киприана. Таким образом, приподнятая в «Сказании» и особенно в Никоновской летописи роль Киприана в событиях 1380 г. — это не исторический факт (Киприана в это время не было даже в Москве), а плод тенденциозно-политической
1888
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 125; т. XX, стр. 200–201.
Сильно разукрашен и эпизод с посещением великим князем Дмитрием Ивановичем Сергия Радонежского, хотя отрицать возможность такого визита и нет оснований. Внесение этого эпизода в рассказ о борьбе русского народа с Мамаевой ордой, вероятно, вызвано желанием приподнять роль Троице-Сергиева монастыря как церковного центра. Гораздо ближе к истине простой и лаконичный рассказ Ермолинской и Львовской летописей, согласно которому Дмитрий Иванович, уже подходя к Дону, получил «грамоту» от Сергия Радонежского с повелением «битися с татары».
Общую численность войска, двинувшегося навстречу полчищам Мамая, летописные своды определяют по-разному. Ермолинская, Львовская и другие летописи называют цифру около 200 тысяч («бе бо всее силы близ двусот тысящ»). В некоторых летописях количество русских воинов указано в пределах от 150 до 200 тысяч, в некоторых — свыше 200 тысяч во время выступления из Коломны и свыше 400 тысяч после пополнения по пути к Дону основных вооруженных сил Руси новыми присоединившимися к ним отрядами. Устюжский летописный свод и «Сказание о Мамаевом побоище» говорят о 300-тысячном войске, собранном для борьбы с Мамаем [1889] . Во всяком случае все памятники летописания подчеркивают, что в 1380 г. Русь смогла выставить против ордынских захватчиков войско в таком количестве, какое раньше никогда еще не удавалось собрать: «от начала бо такова сила русская не бывала». В бой с Ордой вступило подлинно народное ополчение. Учитывая, что летописные данные, вероятно, несколько преувеличены, можно допустить, что реальная цифра русских вооруженных сил, участвовавших в борьбе с Мамаем, достигала 100–150 тысяч [1890] .
1889
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 125; т. XX, стр. 201; т. IV, стр. 74; т. VIII, стр. 35; т. XI, стр. 55, 59; УЛС, стр. 59.
1890
М. Н. Тихомиров, Куликовская битва 1380 года, стр. 16.
Гораздо сложнее решить вопрос о том, из каких русских земель были привлечены рати, одержавшие в дальнейшем победу над ордынскими вооруженными силами на Куликовом поле. В Ермолинской и Львовской летописях сведения об этом довольно глухие. В них говорится о том, что вместе с великим князем Дмитрием Ивановичем участвовали в походе против войск Мамая его двоюродный брат князь Владимир Андреевич серпуховско-боровский и два литовских князя — Андрей и Дмитрий Ольгердовичи (первый с отрядом псковичей, второй с отрядом брянцев). Кроме того, в указанных летописях содержится сообщение о гибели на Куликовом поле князей белозерского и тарусского [1891] . В списке Дубровского Новгородской четвертой летописи в качестве воевод полков, сражавшихся на Куликовом поле, названы еще князья кашинский, смоленский, брянский, новосильский, ростовский, стародубский, ярославский, оболенский, моложский. Среди воинов упоминаются также костромичи [1892] . В Никоновской летописи в числе участников похода 1380 г. фигурируют, дополнительно к показаниям других летописных сводов, князья холмский, елецкий, мещерский, муромский, кемский, каргопольский, андомские, устюжские. Специально говорит Никоновская летопись о воеводах коломенском, владимирском, юрьевском, костромском, переяславском [1893] . Когда речь идет о князьях и воеводах, конечно, при этом подразумеваются и военные отряды, приведенные ими с собою из соответствующих земель и княжеств. В «Сказании о Мамаевом побоище» при подсчете убитых во время Куликовской битвы называются (вслед за «Задонщиной») бояре московские, серпуховские, переяславские, дмитровские, можайские, звенигородские, угличские, владимирские, суздальские, костромские, ростовские, паны литовские [1894] .
1891
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 125–126; т. XX, стр. 201.
1892
ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 486–487.
1893
ПСРЛ, т. XI, стр. 49, 52.
1894
С. К. Шамбинаго, указ. соч., Тексты, стр. 35.
На основании извлеченных из различных летописей данных, конечно, трудно составить вполне достоверный список тех русских областей, население которых действительно сражалось с ордынскими вооруженными силами. Но во всяком случае ясно, что территория, с которой была собрана русская рать, далеко выходила за пределы Московского княжества и княжеств, к этому времени уже включенных в его состав и непосредственно подчиненных власти великого князя Дмитрия Ивановича. Думается, что различные летописи в своей совокупности в общем не грешат против истины, когда в числе участников Куликовской битвы называют жителей основного комплекса северо-восточных русских земель (за исключением Рязанской и Новгородской). Конечно, известные сомнения все же остаются. Такое сомнение возникает, например, в отношении достоверности сообщения Никоновской летописи о посылке Дмитрием Ивановичем в Тверь за военной помощью и об отправке к нему великим князем тверским Михаилом Александровичем для участия в походе против Мамая своего «братанича» — князя Ивана Всеволодовича холмского [1895] . Возникает вопрос о том, действительно ли были на Куликовом поле устюжские князья и т. д. Мало вероятно упоминание «Сказания» (заимствованное из «Задонщины») о том, что «на помочь» к великому князю московскому «выехали пособники из Великого Новагорода, а с ними 7000» [1896] . Но в целом вырисовывается довольно отчетливая и показательная картина. На борьбу с татаро-монгольскими захватчиками выступила рать не просто московская, а общерусская.
1895
ПСРЛ, т. XI, стр. 149.
1896
С. К. Шамбинаго, указ. соч., Тексты, стр. 11.